камлаю колочу кофеварствую

На Ломаной улице, на кожевенном заводе, работают удивительно приятные люди. Каждый выезд за материалами - как маленький праздник общения, да еще и материалы появляются. Мы как раз вчера с Дашей скатались. Добыли растишки для тиснения и еще кучу полезной фурнитуры. И спилок для дайс-мешочков. И оленя (оленя лучше, продавец оленя явно прокинул на убеждение, хотя даже еще продавцом не трудоустроился, а просто в гости зашел) В общем, отбивать надо, в понедельник будет мк по тиснению.

Так или иначе, у меня есть и свои личные задачи. Например, для шанти-концерта нужна холщовая рубаха и коричневые штаны до колен. Штанов у меня много, но было бы приятно выступать в замшевых, есть у меня старые тирольские штаны оленьей замши, бежевые. В силу цвета они не очень-то мне идут, да и пачкаются, но замша все еще в очень хорошем состоянии (тоже олень, оленя лучше). У меня была баночка немецкой краски для кожи, хватило на четверть штанов.

Теперь у меня было два варианта: ехать на велосипеде в Альпари, где я брала эту краску, чтобы попасть в цвет, или снова на метро на Ломаную, там есть питерская краска дивных цветов, делают хорошие люди. Я уже совсем было выбрала велосипед, в Альпари тоже хорошие люди, но ровно в момент, когда я открыла дверь, ударил ливень.

Ок, небо выбрала за меня. Я поехала на Ломаную снова. Купила банку этой питерской краски побольше размером. Оленя жрёт очень много краски, зато прокрашивается насквозь. После дождя на Московских Воротах было как в оранжерее: тепло, сыро, пахнет всеми растениями разом, и вода в лужах горячая. Отлично прогулялась, заодно прихватила непонятно зачем шкурку неведомой овцы, ну, на переплёт, например.

Банки краски хватило еще на половину штанов. Еще четверть осталась непрокрашенной. Я уже несколько обескуражена тем, сколько жрёт этот олень.

Дополнительное очарование штанам добавляет то, что в цвет я не попала. Странное дело, это питерские краски, но они гораздо ярче и цветнее немецких. Коричневая у них - тёпло-рыжая. Черная - прямо чОрная. Хаки скорее оливковая, тоже тёплая такая. Всё такое солнечное. Из чего они их делают? Похоже, первую четверть теперь придётся перекрашивать. Больше краски богу краски!!!

В общем, видимо, и в третий раз пойдёт он за ёлкой. И, видимо, сразу за большой банкой. Я уже потратила все свободные деньги и теперь думаю, не забежать ли по дороге еще раз на Московские ворота, всё равно еду на Электросилу. Можно залезть в резервы, отложенные на ку, очень недокрашенных штанов жалко. Но можно повторить поход завтра, на третий раз подряд ребята на заводе уже будут надо мной ржать.

И да, я уже тоже не прочь подзаработать. У нас в Чаще полным-полно на продажу моей работы прекрасных мешочков и фляг в кожаных ремешках (есть даже две микрофляжки в форме черепов (больше черепов к трону черепов)). Потому что неотбитая кожа натирает душу.

У меня есть угги! Оказалось, угги - это круто.

Оказывается, можно не таскать всю зиму тяжелые ботинки и стопятьсот носков. Оказывается, они не боятся соли и слякоти. Вроде бы с виду они сделаны из овчины и пенки, но это какая-то очень суровая овчина и живучая пенка.

Каждый год законодатели мод пытаются убедить, что угги некруто, и удивляются, почему же женщины продолжают их носить. К счастью, в это время другие законодатели мод продолжают их делать. Лучшие модельеры мира, пишут непонимающие, пытаются найти им замену. Ну? Нашли? Круче уггов, наверное, только монгольские гутулы, но гутулы тяжёлые. Там войлок, несколько слоёв кожи, резина, вышивка, резьба, поди потаскай такое, сейчас только шаманы соглашаются и борцы традиционной монгольской борьбы. Сибирские унты тоже тяжелые, да и 38 размера их не бывает. А угги делают ногам тепло, и при этом не весят, как чугунный мост. А вообще ничего не весят.

Еще валенки бывают. Но в промышленных валенках ноги устают, потому что они же не гнутся. А валенки ручной работы слишком быстро заканчиваются, у меня есть две пары, обе уже проносились. Да и не помогают ничему эти валенки. Еще в начале девяностых, когда мы строили корабль, в валенках я многократно отморозила себе ноги, теперь терморегуляция ни к черту, вот я уггам и радуюсь.

У вас в них, пишут они, не товарный вид. Ну так я и не товар.

С другой стороны, автор очередной статейки просто не представляла, о чём написала. На прилагаемом фото вместо уггов были какие-то разлапистые онучи из капрона и синтепона. Ну и чего я вообще на неё размениваюсь.

Опять не смогла получить посылку на Озоне. Один раз уже не было времени в очереди стоять, а сегодня очередь вообще эпическая. За прилавком сидит один юноша, он же ходит на склад; встаю в очередь, парень сидит за компом, девушка, пришедшая что-то получить, стоит у прилавка, ничего не происходит. Со склада выходит курьер, и они что-то шепотом перетирают с парнем за стойкой. У курьера мешок привезённой почти, литров на сто пятьдесят. Кто-то из очереди спрашивает, какие прогнозы, будет ли что-нибудь происходить? Потому что с нашей точки зрения время остановилось. Парень сидит и делает ничего, девушка стоит, курьер нависает над парнем. "Если вы будете меня отвлекать, будет еще дольше!!!" - отвечает парень, и я вспоминаю бессмертное "вас много, а я одна". Тут курьер начинает по одной вынимать посылки, парень начинает их сканировать ручным сканером, я понимаю, что то, что начало происходить, не в нашу пользу, и ухожу. Я провела в очередях всё детство. Иногда по восемь-девять часов кряду. Я больше не могу.

А в посылке волшебная запекаемая пластика фимо, из которой я леплю всякие носибельные штуки, она после запекания остаётся гибкой, и из нее можно делать бижу всякую. На прошлую тренировку принесла две вылепленные заколки в виде драконов, и все вскричали "слепи и для нас!" Четыре человека захотели себе такое, я и заказала четыре бруска пластики, один оказался в Питере близко, другой в Питере далеко и два в Москве, последние доехали вот только сейчас. Что характерно, тех первых двух никто не купил, все хотят, чтобы сделали для них лично. Когда я уже научусь воспринимать "хочу такое, но с перламутровыми пуговицами" как вежливую форму отказа? Вот тут тоже надо разворачиваться и уходить. Как правило, штуки, которые я делаю, заводятся чудом. Случайно удаётся достать какой-нибудь удивительный материал, или правильное настроение для работы, или хороший звуковой фон. Совершенно не факт, что хоть что-то из этого удастся повторить. Но заказчики хотят чуда по заказу. А его не бывает.

Первый значковый станок мы купили отечественный, потому что уже были знакомы со станком наших основателей из Каледона на Садовой. Расходники для станка продавала одна-единственная лавка в стране, и постепенно расходники сошли на нет, а склад-магазин на Елизаровской, кажется, потерял смысл жизни и забил на всё. Товарищи смогли с боем добыть себе расходники из Москвы, а мы решили штурмовать Китай. Там станки делают многие, а, когда нет монополии, всё как-то работает лучше.

Заказали станок, стали ждать. Два месяца наблюдали, как станок гуляет по Китаю. "Передан курьеру. Транзит. Прибыл на склад. Передан курьеру. Транзит. Транзит. Прибыл на склад". Границу Китая станок так и не пересёк, а через три месяца нам вернули деньги. Этот станок назвали Ли Бо. Пролибился. Ловил луну в реке рукой, ну и вот.

Заказали другой, вышло дешевле, потому что черная пятница. Станок медленно поехал в нашу сторону, доехал до таможни в Уссурийске, после чего следы его затерялись. Где-то десять дней он уже бродит по уссурийской тайге. Или не знаем где, потому что после 28 ноября сведений о нем не было.

А значков-то хочется. Мы завели себе блокнотик для записи идей. Пока нет значков, делаем чашки, кулоны, мёд с пряностями варим, колечки куём или нанизываем, не скучаем, но уже порядком злимся. Получили за это время другие посылки с Алишки, всякие там металлические детали для бижи, медную ленту для витражки. А станка всё нет. Что с ним такое?

В двухтысячном году мы были в Лондоне, и там как раз в доках святой Екатерины был фестивальчик, на котором бесплатно дозволялось любому гостю сделать себе один значок с любой картинкой. Я сделала два значка, для себя и для мелкой Зяблы, и тот станок был куда менее громоздким, чем те, что можно купить сейчас. Кажется, за двадцать один год человечество сильно деградировало.

Впрочем, это не только по станкам видно.

В этой истории мы встречаем старых друзей, а вообще навеяно, конечно. Здесь ветер в уши иногда приносит.

Город полнится заброшенными заводами. Некоторые уже прошли полный цикл: сначала завод арендуют всякие весёлые и разнообразные ребята, продающие уникальное и часто нелепое, потом, по мере аренды, ребята кое-как меняют электрику, потом канализацию, потом красят стены, и вот тут-то арендодатель объявляет, что вы какие-то слишком нелепые для такого милого пространства, подите-ка вы вон, и сдает комнатки ребятам посерьёзнее, уже более одинаковым, и в бывшем заводе теперь продаются анимешные альпаки, разноцветные носки и китайская штампованная бижутерия, эти тоже потихоньку ремонтируют бывший завод, стены становятся белыми, полы деревянными. А потом арендодателю надоедает и это, или к нему приходят совсем уж серьёзные люди с предложением, от которого нельзя отказаться, и покупают весь завод разом - и, глядь, появляется бизнес-центр Сенатор, пустой, незаселённый, тринадцатый или четырнадцатый в городе.

Впрочем, бывшая канатная фабрика пока не дошла даже до уровня нелепых лавочек. В ее главном корпусе еще распродавали остатки канатов, в остальных снимали мастерские какие-то невнятные личности, а задворки, выходящие на реку, тихо осыпались и порастали кустами. На берегу можно было развести огонь в трех или четырех местах, правда, в очередные незапланированные каникулы место пользовалось популярностью, но Травке повезло. Даже дважды: во-первых, ее любимое кострище никто не занял, во-вторых, когда Травка поняла, что ничего не понимает, Богдан сразу отозвался, оказался свободен, и согласился приехать.

Травка сидела на камне, подкидывала веточки в костёр, и непрерывно слышала зов, не очень понятный, но настойчивый. Она уже успела спросить и местного водяного, и саму реку, и ничего, нормально всё. А что-то всё равно звало. Травка на удачу отдала костру кусок сыра и зефирку, но костёр зажевал жертву, ни с кем не поделившись. Это непонятное с той стороны явно хотело не жертв, но вот чего?

Богдан между тем пока не ехал, и Травка решилась попробовать сама. В конце концов, место любимое, духи знакомые, ну, что может пойти не так. Уселась поудобнее, прислонившись к бревну, вытянула ноги к костру, чтобы не отморозить за время неподвижности, расфокусировала взгляд и последовала вниманием туда, куда уходили хвосты водяного и корешки реки.

Синее, серое и белое текло вокруг почти так же, как и в так называемой реальности, разве что снаружи из белого были только обточенные рекой мраморные осколки, снега еще не было. Травка текла вдоль зова, который здесь был похож на голубую требовательную ленту. Ленты множились, и стало видно, что не ленты это, а щупальца, и они тянутся, ищут, нащупывают.

- Ой! - голос оказался неожиданно внятным и человеческим, чего Травка совершенно не ожидала, - человек! Живой человек! Вы не подскажете, как отсюда выйти? - Травка недоумённо оглядела себя, и нет, человеком здесь она совсем себя не ощущала. Но голубое существо, полное щупалец и глаз явно её опознало, да и Травке показалось очень подозрительным, насколько по-человечески звучал этот голос. Обычно в нижнем мире так не бывает. Дядька, неуверенный какой-то, такие вообще часто теряются, может, в человеческом облике у него даже усики есть. Здесь усики даже некуда было примостить, одни глаза и щупальца.

- Как мне выйти, я-то знаю, - сообщила Травка, - а вот насчет вас пока не понятно. - Ее собственный голос прозвучал настолько вещественно, что ее моментально выбросило в реальную реальность, на ноябрьский берег, полный сухих веток и плеска волн. И кстати: к ней как раз подходили, оставив велосипеды у развалин забора, Богдан и Маша в очередном гобеленовом пальто. На этот раз пальто было с огромным капюшоном, похожее на мантию той шаманки, бывшей хиппи, о которой Травка как-то смотрела кино

- Видишь, я снова взялась, - радостно сообщила Маша, оттянув полы мантии, - а у тебя как идёт?

- Сшила недавно пальто шестидесятого размера, - похвасталась Травка, - подошло! Слушайте, там какой-то голубенький, с щупальцами, и чего-то мне кажется, что он мужик. Я сама разобраться не могу. Богдан, ты же со мной сходишь?

- Ну так вот же я и приехал, - развел руками Богдан, - Маша нам костёр подержит, а мы сходим по серьёзу. - Он отвязал от велосипеда бубен, не самый большой, девятигранный, а толстый саамский, вырезанный из целого капа, - для ноября этот в самый раз. Погрею - и пойдём.

Бубен в начале выдал только глухой стук, но согрелся, ожил и запел. Заходить по стуку богданова бубна вышло гораздо легче и основательнее, да и плясать вокруг костра втроём - совсем не то, что сидеть на камне в одиночку. Обладателя щупалец нашли сразу: он сидел на том же месте, где его оставила Травка, если здесь вообще стоит говорить о месте. Щупальца его по-прежнему искательно колыхались, глаза шарили по окрестностям, и Травке даже стало интересно, как он их видит, эти окрестности.

- А, - сказал Богдан, не переставая стучать, - вот оно что. Да, кажется, понятно, что случилось. Но я всё-таки спрошу: как вы дошли до жизни такой? - Травка оглянулась на Богдана и ойкнула: здесь он выглядел плоской схематичной мультяшкой в длинной кухлянке и загнутых шаманских сапожках, а в реальности был одет, как нормальный питерский художник-музыкант, в непальскую вязаную куртку и дорогие ниндзя-сапоги с пальцем, и объёмом очевидно обладал, - а, ты про это, - усмехнулся Богдан, заметив травкины округлившиеся глаза, - это не всегда так было, но после одного происшествия я в нижнем мире так выгляжу. Это всё ерунда. Так что вас сюда привело?

- Только вы не подходите ко мне так близко, - сказало существо с щупальцами, - а то все болеют. Страшно. Соблюдайте социальную дистанцию, вы же еще и без масок!

До Травки наконец дошло, что ей напоминает голубой цвет щупалец: конечно же, медицинскую маску, получившую в последнее время такое широкое распространение!

- Чем же вас самоизоляция дома не устраивала? - холодно осведомился Богдан. - И почему вы, собственно, выйти-то отсюда хотите? В нижнем мире совершенно безопасно. Вон, вы даже нас сюда вызвали. Чем мы вам помочь-то можем?

- Да ко мне и тут всё время подходят какие-то! Дома все время эти курьеры, то показания счетчика, то соседка, и здесь, подходят и подходят!

И впрямь, к нему сейчас подбирался какой-то дух, которого Травка назвала бы речным котёнком. То есть, у него были всякие плавники и перепонки, но ощущение от него было как от кота, тёплое. И надо же - даже это его не устраивает. Какой-то запредельный интроверт.

- Я-то думала, если это человек, надо его будет отсюда вывести, - задумчиво сказала Травка, - а ведь нет же. Куда его такого выводить. Там же чума-апокалипсис-люди сплошные.

- Вот и я смотрю, - кивнул Богдан, - есть у меня одна идея. Вот сейчас и попробуем.

- Эй, - забеспокоилось существо, - что-это вы обсуждаете? Я же здесь, это невежливо!

- Ничего, - ласково ответил Богдан, вынимая из кармана камень с несколькими круглыми лунками, обкатанный, видимо, еще давним карельским ледником, - мы про вас помним. Мы вас спасём. У нас для вас совсем-совсем безопасное место, вот оно. Там точно никто не приблизится, я недавно как раз всех оттуда пристроил. Заходите.

Дух присмотрелся к камню, кивнул, буркнул "годится", и втянулся в камень, как струйка дыма. Травка уже знала этот камень, духам он обычно нравился.

- Вот грубиян, - вздохнула Травка, - даже спасибо не сказал.

- Ну, пошли, - скомандовал Богдан и выдал трель из семи частых ударов, завершающих камлание.

Травка повалилась на бревно, чувствуя, как гудят ноги. Маша с Богданом уселись рядом и достали курево: Маша - маленькую трубочку, Богдан - любимые биди.

- Ну, что там было? - Маше, как стороннему наблюдателю, было очень интересно.

- Да запугала чувака вся эта катавасия вокруг, - пожал плечами Богдан, - я-то думал, скажу ему: мол, не выпустим вас без прививки. Страхом. И показаться ему совсем каким-нибудь страшным, зубы там, кости, всё такое.

- Ну и не сработало бы, - отозвалась Травка, - он, кажется, нас видел, как мы тут есть, а не как сами себя там видим. Я там была вроде лисички, а он сразу во мне человека опознал. Да нет, скорей всего, он просто интроверт. Наведённые страхи не прорастают, если нет подготовленной почвы.

- Умный мне ученик попался! - восхитился Богдан, - зрит в корень!

- Мне тоже! - засмеялась Маша, - шестидесятого размера - это победа.

- Да ладно, - смутилась Травка, - знаете что мне теперь не будет покоя давать? Я подумала, что в человеческом облике у него должны быть усики. И теперь не узнаю, угадала или нет.

Богдан повертел в руках камень и пожал плечами:

- Ну, в крайнем случае, выпустим. Хотя нет. Эх, прощай камень, удобная была переноска. Вообще, думаю я, у него не только усики были, если он всё это время дома прятался. Лучше об этом не думай, - посоветовал он, пряча камень в карман.

Травка подумала. И передумала думать.

Продолжаем играть в пятнашки, получился еще один текст. Я тут подумала, что часто выходит лучше описывать картины словами, чем рисовать буквально - решила вот так и поступить.

На этой картине всё небо было занято каким-то ржавым монолитом на уходящих вниз подпорках или ножках. Приглядевшись, замечаешь, что монолит не монолит, это слипшаяся какая-то, сросшаяся из фрагментов структура, где-то скреплённая болтами, где-то приржавевшая. Ржавчина кажется настоящей, но состоит всё-таки из акриловой краски. Гадкая штука, тяжёлая, неподвижная, как приржавевший к месту гигантский робот былой космической войны.

А на первом этаже картины было полно жизни. Лес, деревья, дороги и деревни, ниточки коммуникаций, играющие дети, летающие планеры и пробивающийся откуда-то свет, игнорирующий ржавые колонны нависающего левиафана.

До этой картины надо было еще добраться. Вроде, и центр, вернее, его выхватываемый застройщиками из-под рук медвежий угол, Петровский проспект, когда-то застроенный заводами, теперь зарастающий жилыми кубиками - а фиг найдёшь. Может быть, это и хорошо, как раз подходящие настали времена для подпольных концертов и тайных выставок, а вот для бедного зрителя, скитающегося по стройкам и руинам, как-то плохо. Еще раз открыл карту на телефоне: вот же прямоугольничек ангара художников и тыкающая в неё красная капля, но как туда пройти в реальности? Помогла какая-то девушка на велосипеде, указавшая проход: вот, мол, по этой улочке до самой Невки, потом налево. Был уверен, что минуту назад не было там никакой улочки, но мало ли, не заметил. Действительно, улица. Новая совсем, квадратно-гнездовые семиэтажки вокруг, трансформаторная будка, садик с мелкими туями за забором. Улица упиралась в реку, налево вела проложенная синусоидой тропинка, видно, что берег тщательно сделан, а не как попало лежит. В конце тропинки стояли два условных мохнатых ангела, один с нимбом на голове, другой с шаром и с табличкой в условных руках: "АХУ", и стрелка вправо, в сторону дикого берега. Туда и было надо. Оказалось, надо войти в пролом бывшей фабрики, и там уже всё было.

Здесь мастерили разное. Кто-то варил из стальных прутьев конструкции разного размера, кто-то шил тряпичных кукол ростом побольше человека, а внутри ангара обнаружилось более привычное искусство: холсты, акрил. При входе в ангар на длинных паучьих ножках протягивала тулью огромная фанерная шляпа-цилиндр: донат, пожалуйста. Охотно задонатил.

Собственно, ради этой картины и пришел. Увидел вконтакте, прочитал в обсуждении, что вживую лучше. Увидел ее сразу, ее повесили прямо напротив входа на одну из фанерных ширм. Устремился к ней, зацепился штаниной за лапу сваренного из автодеталей монстра, несколько шагов перебирал ногами, пытаясь не упасть, и оказался с левиафаном лицом к лицу. И действительно, то, что на фото складывалось в одну композицию, картина и картина, здесь распадалось на две взаимодействующие сущности, разные по фактуре, по цвету, по настрою, по всему. Ржавые колонны монстра выступали из холста, видимо, набранные акриловой пастой, а тихий солнечный мир внизу был прописан просто и гладко и жил сам по себе. Так было даже понятнее, что хотел сказать автор. Подошел совсем близко, и увидел, что все маленькие человечки в нижнем мире что-то делают, строят, например, дома из камней, дерева и бисера, натягивают нитки проводов, сажают деревья. Там был и художник - проверил это, оглянувшись, автор как раз болтал там с цыганского вида бородачом - сидит такой на холме с этюдником, пишет круглый мужик в полосатом свитере. Обошел на всякий случай зал, вдруг там будет еще что-то настолько же торкающее, но нет, там было обычное. Что-то вполне грубое, как и положено современному искусству, что-то лирическое, что-то непонятное, ни одну картину не захотелось разглядывать. Вернулся к этой. Показалось, что увидел там себя, маленького, с ноутбуком, на камне под раскидистым деревом. Узнал в этом человечке свои белобрысые патлы и прямоугольные очки. Теперь он смотрел на этот мир практически глазами этого человечка с ноутбуком, и мир оказывался уже другим.

***

- Это у тебя тут что, анархия по Кропоткину? - спросил Богдан.

- Всё ты понимаешь, - буркнул Кирилл, но продолжил более воодушевлённо, - это как бы план на будущее. Пётр Алексеевич нам на это давал лет триста-четыреста, но начинать-то надо уже сейчас.

- Да оно уже само так делается. Сами тянем провода, сами колонку меняем. Зубы лечим у знакомых, дети учатся в интернете. Уже делаем.

- Так ведь, наверное, темпы-то побыстрее стали, - усмехнулся Кирилл, - он-то, наверное, и не знал, как мы через сто лет забегаем. А чувак-то, похоже, врубается. Битый час уже у картины зависает.

- Гордись, - засмеялся Богдан и хлопнул автора по плечу, - целительная сила искусства. А что, кофе у вас тут наливают?

- Только растворимый остался, вон там - вздохнул Кирилл, - молотый весь смолотили, ты поздно пришел. Ой, а где чувак-то?

Богдан, отвернувшийся было к кофейному столику, чтобы тяжело вздохнуть, повернулся обратно. Перед картиной никого не было, а ведь должен был мимо пройти. Подошел к картине, заглянул в неё внимательно. В центре, на самом дне нижнего мира, сидел под деревом белобрысый чувак, но кто знает, сидел ли он там и раньше.

- Кира, - позвал он, - вот он, но это он там сейчас появился или всегда был? Я за ним не пойду, если что, у меня выходной!

Художник присмотрелся к человечку. Всё так, человечка он точно писал, вот только сейчас на нём появилась серая зимняя куртка и полосатый шарф до ушей.

- Нашел себя, в себя залез, - кивнул Кирилл, - Богдан, а ты точно не пойдёшь его вытаскивать? Я помню, как ты про машину картину рассказывал. Ну, то есть, я думал, ты телеги гоняешь, но вдруг и впрямь...

- Не пойду, - твердо помотал головой Богдан, - смотри, у него там и кофе есть. Ему там явно лучше, чем нам тут. Нам тут еще всё это себе строить, за кофе сгонять, пока магаз не закрылся, сварить его, а он там на всём готовеньком.

***

Оторвался наконец от картины, вышел из ангара, и оказалось, что снаружи за это время совершенно стемнело. В первый момент не понял, где находится. Забор, через дыру в котором он пролезал, оказался целым, но каким-то самодельным. Часть сложена из камней, часть из заостренных досок, часть сложена из чего-то стеклянного, в темноте разглядеть было сложно, но можно было предположить пустые бутылки. А вот дорожка от дверей ангара к воротам была ярко освещена гирляндой китайских фонариков. И выводила она прямо на улицу, и с улицей было что-то не так. Даже голова закружилась. Вроде бы, тут были эти новые дома, кубики такие, трансформаторная будка... ой, нет, всё нормально. Вот канатная фабрика, ее забор украшен толстенным канатом; на той стороне пивоварни, готические, с острыми крышами, а между зданиями канатной фабрики - нормальные для Петербурга деревянные особняки с садиками, витиеватый мост, отремонтированный по подписке, причал с катерами, а больше отсюда ничего не было видно, но зато было понятно, куда идти: направо и еще раз направо, через мост на Петроградскую, а там скорее домой, пока вдохновение не прошло. В саду уже дожидается здоровенный тополиный ствол и бензопила, с соседями договорился еще вчера, да и не поздно еще, это только кажется, что темно. По крайней мере, ребята хорошие, будет где выставить готовую скульптуру, да и найти их пространство легко.

***

- Ушел, - сообщил Богдан, сварив себе наконец кофе.

- А ты думал, он всегда с тобой будет? - усмехнулся Кирилл, - я ему такой мир набросал, ему там будет чем заняться.

- Ну, не знаю, там сверху этот левиафан нависает. Так ли там хорошо?

- Ничего, - отмахнулся Кирилл, - эту проблему они уж как-нибудь решат.

Мы поиграли в пятнашки, это была третья игра нашего карантинного марафона, и, похоже, завершающая в этом заходе, потому что все уже куда-то подевались. И у меня получилась совсем маленькая штука, ничего эпохального не было у меня в голове, кроме того, что вчера я погуляла и трогала Неву за берега, и это меня порядком выветрило.

Это была совершенно свежая дырка в заборе. До всего этого не было там никакой дырки. Были остатки старых сходен, различимые в траве, был куст крыжовника, был бетонный забор, а дырки никакой не было. Эмма часто ездила на этот берег подышать. Не так много у Невы свободных берегов. А тут целый месяц просидела в мастерской, подышать уже очень надо было, приехала - а тут дырка.

Ну как не залезть? Доступный кусочек берега, если честно, совсем небольшой и изучен уже до каждого стёклышка. Когда ты еще не совсем в группе риска, но всё-таки уже и не первой свежести, в магазин может оказаться опаснее ходить, чем в дырки в заборе лазать. Если что, всегда помогает сделать серьёзное взрослое лицо. Да кто там вообще может быть? Завод уже много лет как закрыт. Тем более, что между берегом и заводом есть еще один забор, перпендикулярно основному. В котором тоже, кстати, дырка. Но кому интересен завод, а вот берег - это да. Даже отсюда Эмме видны отличные обточенные водой старые брёвна и еще какой-то прекрасный мусор.

Эмма привязывает велосипед к заборчику, которым непонятно для чего ограждена площадка перед ближним к реке домом и решительно лезет в дыру.

Берег по эту сторону куда менее дружелюбен, чем тот кусочек пляжа рядом с домами. Там песок и камни, здесь - земля вперемешку с мусором обрывается прямо в реку, криво торчат вразнобой деревья: ольха и ракитник, почти такой же древоподобный, как те бывшие кусты, нынешние деревья на Канонерке, липа и вездесущие тополя. Но ни одного большого послевоенного, всё молодая поросль. Пространство между деревьями завалено мусором: пластиковые канистры, оболочка проводов, почему-то здоровенные куски промышленной белой пемзы, пустые бутылки, старые брёвна. К деревяшкам Эмма присматривается повнимательнее: дерево знакомая стихия, вдруг и для резьбы подойдёт.

Дальше по берегу картина такая же, как и слева от пляжика: бетонные кубики, насыпанные, видимо, для укрепления берега, вместе со всякой ерундой: грязным пластиком, железными тросами и спутанными сетями. Дальше идти некуда. Сто метров всей прогулки по запретным местам, а размахнулась-то на целое приключение. Но впереди маячит что-то приятное: кусок доски, зажатый между бетонными обломками, и ведь явно хорошей доски! Дуб от сосны Эмма может отличить и на таком расстоянии. А дуб всегда пригодится. Одно удовольствие - купить доску в какой-нибудь лесопилке, и совсем другое - резать из найденной доски, из дара реки! Эмма с опаской смотрит на наваленный бетон, но всё-таки лезет за доской, чуть не проваливается в щель между блоками, зацепляется ногой за какую-то пластиковую сетку и едва успевает ухватиться за торчащую из бетона арматурину, но всё-таки дотягивается до доски, тянет ее из груды мусора, и обнаруживается, что это не доска, а скамейка. У нее две ножки, и они разной длины, как будто ставить ее следует на лестницу. И она действительно дубовая, не зря полезла.

Лезть обратно со скамейкой совсем неудобно, тут нужны две руки. В конце концов Эмма швыряет находку далеко вперёд, в красный куст снежноягодника, и невредимой выбирается на ровную почву.

Скамейка вся в земле, в пыли и немножко в зелёной тине. Прежде чем крепить её на багажник, Эмма тащит ее к воде и тщательно моет. Кажется, делал скамейку неленивый мастер: мало того, что ножки у неё снизу выпилены в виде рыбьего хвоста, так еще и фасочки сняты по всем краям, и перемычка с закруглёнными концами, один клин даже на месте, второй потерялся, но клин вырезать не то чтобы проблема. А можно и разобрать на детали, этого Эмма пока не решила. Непонятно, куда такую ставить.

Эмма и скамейка катят по Петроградской в сторону дома самой длинной дорогой. Скамейка немножко мешает, торчит по краям, в нее упираются пятки, но это еще не повод торопиться домой. В другой раз уже не выйдешь, да и погода в другой раз может оказаться гораздо хуже. Эмма пользуется случаем и подставляет лицо солнцу. И видит, что на теневой стороне двора на крыше пристройки маленького дворового флигеля стоит парень в теплой тельняшке и пытается дотянуться до верха стенки, отгораживающей двор от соседнего двора, шваброй, которую он явно использует вместо кисти. Крыша пристройки покатая, табуретку на нее не поставишь, а табуретка бы ему не помешала.

Эмма смотрит на угол ската крыши, потом на свою скамеечку.

- Товарищ! - кричит она парню, - смотри, какая штука! Она тебя спасёт.

Парень смотрит сверху на скамеечку, потом на Эмму.

- Ничего себе поворот, - наконец говорит он, - не было гроша, да вдруг аршин. Вы, похоже, добрая фея. Вы ее правда нам дадите?

- Почему бы не дать? Я ее только что спасла из сущего ада, пусть теперь она спасает вас. А что это вы делаете?

- Красим забор методом Тома Сойера. Давно уже хотели эту стенку покрасить, вот, дошли руки. Чтобы не толпиться, ходим красить поодиночке. Тут должен быть лес, на этой стене. Вы видите лес?

Эмма кивает. Пятна на стене явно начали уже складываться в картину.

- Ну вот, - продолжает парень, забирая скамейку, - вот я пришел, краски взял, и оказалось, не такой я длинный, как казалось. А деревях, чтобы сколотить помост, у нас и нету. И тут вы. Чудеса! Спасибище! Когда откроемся, приходите кофе пить.

- Зайду, - обещает Эмма, - люблю пить кофе в маленьких домиках.

Скамейки ей совершенно не жалко, вода дала - вода взяла. Хотя, конечно, старый дуб - но ладно, ерунда.

Эмма доезжает до дома, привязывает велосипед под лестницей, поднимается наверх. Уже построенный план на дубовую доску пришлось отбросить, так что можно продолжать бездельничать, ничего страшного, оба заказа уже сданы. Эмме хорошо и спокойно, как летом на даче, и почему-то хочется курить. Обычно Эмма только на даче и курит, так уж повелось, в городе не хочется, слишком тут суетливо, но сейчас настроение такое расслабленное, что дача, кажется, сама соскучилась и пришла за Эммой. Эмма достаёт из дверного шкафчика заначку: тонкую сигариллу с ванилью. И поднимается с ней к чердаку, к верхнему окошку. Курить - так на хотя бы условном свежем воздухе.

А там ее встречает неожиданная скамейка: эта сделана из простой сосновой доски, но, кажется, эта доска когда-то, еще, может быть, в позапрошлом веке, была гладильной. Один край у нее закруглён, другой - прямой и с круглой дыркой, деревяха выглядит старой и затёртой. Ножки выпилены из чего-то другого, кажется, мебельного щита, современного уже, но по всем правилам: две ноги, перемычка, клинья.

Не было раньше на верхней площадке никакой скамейки. В редких случаях, когда Эмме требовалось вознести дымную благодарность миру, ей приходилось опираться локтями на подоконник. Неожиданный подгончик.

- Кажется, уровень скамеек в моей жизни должен оставаться постоянным, - говорит Эмма скамейке, присаживаясь.

Скамейка молчит. Молчать - основное занятие скамеек.

Зашла в бывшую "Кофейную гущу" спросить, почему они нынче "Кофейная роща", а юный бариста не в курсе. Говорит, ребята, основавшие кофейню, и впрямь сначала базировались на книжке, а потом решили изменить, и вроде как окончательно, так что мое предположение насчет будущей "Кофейной чащи" тоже, видимо, мимо. Вряд ли они озаботились авторскими правами. Может, стало тесно в одном фэндоме - это я хорошо понимаю, у нас с нашими книжными фестивалями тоже так.

Но у меня осталась их карточка еще с "гущей". Меня это радует не меньше, чем мой пропуск на завод "Ригель", на котором написано "Юнит". Отсылочка к Доктору Кто, если что.

Попробовала, кстати, капучино у них - ну и ничего, очень неплохо.
Просто, видимо, очень сильное течение в наших краях, невозможно долго оставаться одним и тем же.

Проехала сегодня по новооткрытой набережной Макарова, и она меня не порадовала.
Там, где виадук проходит над заводом, он наглухо закрыт. Чтобы не подсмотрели, что там на заводе происходит. А после второго виадука появляется настоящая набережная, по которой было бы даже приятно прокатиться, если бы на неё можно было хоть как-то попасть. А улица под названием "Морская набережная" уже к морю традиционной спиной, то есть, ее вторая сторона представляет собой гаражный кооператив.

А потом вообще дождь пошел. Тут меня спас милый секонд на углу Малого и Наличной. Еще со штандартовских времён он меня выручает и не испортился за пятнадцать лет. В нём нашелся единственный непромоканец идеальной конструкции: как колокол, в который влезает весь велосипед. Ну, почти весь.

Кажется, я устала кататься по городу. У меня уже от него дежа вю. Я докатилась до всех интересных мест и никуда больше не хочу. Надо мириться с домашней навью и возвращаться к занятиям искусством.

Есть у меня планшет, который работает так: день я с ним счастливо живу, вечером он говорит, что пора заряжать, втыкаю зарядку - он гаснет и не работает еще дня три-четыре. Не реагирует на попытки включить, не показывает, что заряжается. Как будто он заряжается чем-то другим.

Есть у меня настенные часы с маятником, антиквар отдал их мне на разбор, потому что они вели себя странно, но я их до сих пор не разобрала, потому что они пошли. Идут они так: один полный цикл завода тикают, я завожу их снова, толкаю маятник, но они не идут - и так еще где-нибудь полгода. Как будто заводятся в это время чем-то другим.

Что-то мне кажется, что я сама работаю так же. Делаю что-нибудь по вдохновению, а потом некоторое время заряжаюсь или завожусь. Наполняю чашу. Как будто с горы течет тонкая струйка, и надо дождаться, чтобы набрать хотя бы в горсть.

Дела, правда, показывают, что всё не так плохо. За месяц Башни я успела много: Лес, стенд, собственно Башня, Волынщик. Но внутренне чаша есть, и наполняется меееедленно. Видимо, всё остальное я делаю насухую, неудивительно, что всё это время я болела какой-то простудой-не-то-гриппом.

Кстати, и холодная вода в ванной течёт так же: тонкой струйкой. Хорошо еще, что есть другой стояк на кухне.
Может быть, и у меня есть какая-то замена вдохновению. Чувство долга. Логика. Хрень какая-нибудь.