Я поднял голову. На узком французском псевдобалконе немолодая дама с ножницами в руках махала мне рукой и бормотала "Пардон, пардон". Я сделал неопределенный жест, призванный обозначать "ерунда, не берите в голову" и пошел дальше, с листом в руках, догонять Сандру. Сандра обрела в этой лавочке толстый альбом кельтского орнамента, для племянницы, увлекшейся вышиванием.
По дороге, в случайном скверике, я набрал горсть бретонской земли в полиэтиленовый пакет. Почему-то мне показалось, что листок не случайно свалился мне на голову, и я обязан принять участие в его судьбе. Сандра, наслаждаясь альбомом прямо на ходу, только посмеивалась и намекала, что садоводство не дело для моряка. Я только пожимал плечами.
В моей каюте давно уже стояла чашка из капитанского сервиза, лишенная ручки. Этим чашкам вообще не везло, или везло - как посмотреть. Одна за другой они переходили в собственность ночной команды. Первая разбилась точно пополам, рыжий Гроган обрадованно ухватил ее, унес в свою каморку и вернул на следующий день врезанной в дубовую доску с пущенным по краю сизалевым плетеным узором. Выжженные по верху буквы сообщали: "Полумодель чашки". Только мы повесили ее над кофейным автоматом, как разбилась следующая. Мартина, девушка из сандриной вахты, была сбита с ног проносившимся мимо Ахмедом, который спешил встретить рассвет. Следующую чашку уронил сам Ахмед - на нервной почве, когда кок невозмутимо сообщил ему, что кофе, который он взял с полки с пряностями, без кофеина и специально был туда отставлен для Хорхе. К этому моменту "настоящий арабский кофе" был уже сварен и налит в чашку, и Ахмед был шокирован сразу всем: и тем, что вся его кийяфа не помогла распознать подделки, и тем, что кок молчал до самого конца. Капитан принимал все эти потери с удовольствием: сервиз был подарен ему, но вещественные и новые чашки воспоминаниями не наполнялись, так что наша неловкость была ему на руку. Теперь капитана часто можно было увидеть попивающим на мостике воспоминание о кофе из бело-синей чашечки тончайшего фарфора.
А от этой чашки ручку я умудрился оторвать. Попил кофе из автомата, решил самолично помыть за собою посуду, чтобы не беспокоить лишний раз кока - и вот. Чашку я утащил к себе, потому что ее духовная сущность все равно проявится ночью, и нечего оставлять в доступных местах доказательства моего идиотизма. Теперь я налил в нее воды и поставил туда листик. Сенполия очень легко пускает корни, в детстве нам с сестрой не раз приходилось наблюдать, как прорастает в стаканчике оборванный листик. Пакет с землей я поставил рядом. Когда лист пустит корни, мы уже будем в море, и земли мне взять будет неоткуда.
Но еще несколько дней простояли мы в Бресте. Длинный тоннель сквозь скалу, гулкий, переходящий в ущелье вел из гавани в город на холме. Вокруг корабля плескались толстые гладкие сомы. Я словно завершил первый круг, свой личный год, пусть и не совпадающий с астрономическим, ведь именно здесь я впервые познакомился с кораблем и его командой. Но сейчас это был не фестиваль, а обычная программа нашего корабля: чтения, лекции, библиотечная жизнь. Я ничем особенно не был занят, кроме ежедневного выдворения зачитавшихся гостей, а вот Сандра целыми днями металась по городу, и в один из дней вернулась очень довольная.
- Я купила опреснитель!
- О, так мы что же?..
- Вот именно! Капитан говорит - идем в Дакар. Вечером эту штуку подвезут. И завтра тогда выходим.
Я ничего не сказал просто потому, что с ходу не нашел слов, а кричать "вау" посчитал ниже своего достоинства. Но - вау - долгий-долгий переход, море, никаких тебе заходов, стоянок, толп. Размеренный ритм, четкие вахты, никаких тебе банкетов, лекций, приемов. Светящийся планктон под форштевнем, летучие рыбы, полуночные заседания трубочного клуба - счастье, что и говорить.
До самого отхода я был как на иголках и очень много курил. Опреснитель подвезли на средней отметке прилива, когда понтон стоял вровень с высоким причалом, чтобы не пришлось тащить его по наклонному трапу. Кто их знает, случайно ли так вышло, или, зная расписание приливов, подгадали. Механики установили эту штуковину (зачем-то разноцветную) в машинном отделении, и корабль словно пошевелился и расширился, принимая машинку в себя, или мне это показалось.
А с рассветом мы наконец отшвартовались.
На этот раз дырчатые камни возле бретонского побережья достались мне под ясным солнцем, о чем я мечтал в прошлый раз. В дырах и щелях скал лежали синие тени, а я ведь так и не обзавелся фотоаппаратом, а тут такая красота. Снимки нужны для того, кто возвратился из плавания, а наше-то плавание не кончается; я жадно глотал прекрасные виды, надеясь, что запомню каждый излом скалы и каждый блик на воде.
И отход-то в этот раз показался мне совершенно особенным. Стоило нам выйти из гавани и поставить паруса, как за нашей спиной выглянуло солнце и окрасило полотнища оранжевым. Вахта была сандрина, но и мы с Джонсоном болтались на юте просто за компанию, от избытка чувств. А потом и эти прекрасные камни, и замечательный тихий закат, в общем, день был настолько переполнен визуальными впечатлениями, что к полуночи я уже клевал носом и на бак с трубочкой поднялся просто по привычке. Мы закурили и сидели молча, наслаждаясь спокойствием открытого моря, и не сразу заметили, что на палубе что-то происходит.
Когда мы поднимались, на крышке люка перед полубаком сидели Торлаук и Лири. Исландец учил Тома вязать какой-то заковыристый декоративный узел. Но сейчас оба стояли возле грот-мачты и говорили с кем-то незнакомым.
- Черт побери, это же тетка! - шепотом воскликнула Сандра.
Она была совершенно права. Это была не леди, не дама и уж тем паче не девушка. Типичная тетка. Среднепожилого возраста, в ситцевом платье в цветочек, в неопрятном бытовом передничке на том месте, где могла бы быть талия, если бы тетка давным-давно ее не лишилась. Фигура у нее оказалась совершенно цилиндрическая, и обладательница фигуры скорее годилась в ночную команду, чем в мою вахту. Вопросы ночных матросов, кажется, пролетали мимо нее, потому что она бормотала только "отстаньте от меня" и очевидно частично отсутствовала.
- Надо бы кэпа позвать, - озабоченно сообщила Сандра, - я его подменю. Йоз, ты понимаешь, на каком она языке говорит?
- Что-то славянское, - пожал я плечами, - русский диалектный или белорусский. Ну, неважно, ночных-то понять нетрудно. Что-то мне кажется, что она не в себе.
- Конечно, не в себе, - отозвался Джонсон, - ничего не вижу в этом удивительного.
Сандра убежала на мостик, а я вопросительно посмотрел на Джонсона.
- Не каждый сохраняет сознание при переходе на ночную сторону, - объяснил он, - вон хоть Лауки вспомни. Одно дело, если человек моряк и хотя бы раз искренне пожелал оставаться в море всегда. Как кэп, например. А тут какая-то женщина. Вряд ли она когда-то хотела сохранить себя целиком. Наверняка, не до того было. Ну, дети, кухня, церковь, готовка, посуда, быт, муж какой-нибудь. Разве что раз когда-то подумала, что вот бывает море а в нем корабли. Случайно. - Джонсон объяснял обрывочно, раскуривая затухающую трубку, но я в целом понял, что он хотел сказать.
- Какой ты умный, - сообщил ему я. На палубу между тем спустился капитан, осмотрел тетку, задал ей пару вопросов, но услышал все то же "отстаньте от меня", спросил, как ее зовут и неожиданно получил ответ: Маргарита. Удовлетворенно кивнул, скомандовал Тому и Лауки: оставьте ее, пусть привыкает, и удалился на мостик.
Маргарита начала привыкать, а мы разошлись по койкам.
И мы начали привыкать к Маргарите. Перебрав разные сокращения - я настаивал на Рите, но не преуспел - длинное имя сократили до Мэг. Мэг полупрозрачным пятном маячила по ночам перед грот-мачтой, не предпринимая попыток сдвинуться с места или поучаствовать в общении. Между тем плавание шло своим чередом, закончилась запасенная бретонская водичка, пришел черед опреснителя. Воды получалось много, учитывая, что половина команды в воде не нуждалась. Хватало даже на быстрое мытьё. Я не заметил разницы, вода как вода, не особенно радостная, но вполне пресная, а вот моей фиалочке вода не понравилась. К моменту, когда мы миновали Бискайский залив, листик уже пустил корни, я высадил его в землю, в ту же чашку, проклюнулся уже второй листик и третий. Но тут началась опресненная вода, и фиалочка начала чахнуть, тем более, что и света ей доставалось мало. Я перетащил цветок в штурманскую рубку, но тут воспротивился капитан. Сообщил, что комнатные цветы превращают достойный корабль в передвижной загородный домик, и он решительно против. Тогда я укрепил чашку проволокой на переборку полубака, между дверями в каморку Торлаука. Несколько дней я ходил вокруг чашки с цветком кругами, но цветок выглядел бледно, несмотря на южное солнце и милосердные тени от парусов.
- Между прочим, это первая женщина в ночной команде, - заметила Сандра как-то ночью.
- Действительно! - удивился я, - я и не замечал. А ведь и правда, там одни мужики.
- Ну, это-то неудивительно, - пожал плечами Джонсон, - во времена Дарема женщина на корабле считалась нонсенсом.
- Но ведь в дневную команду он женщин берет? Даже на офицерские должности.
- Потому что мы умные! - объяснила Сандра, - особенно я. Да и Мартина, и Джин у меня очень. А уж Эмма-то - что бы мы без нее делали?
- А Робин?
- Робин, между прочим, хороший писатель. Хотя, конечно, хорошо, что она вернулась издавать свои книжки. И это нормально, - строго погрозила нам пальцем Сандра, хотя мы и не возражали, - мало кто из писателей обладает легким характером. Слава богу, мы возим их книжки, а не их самих.
- Интересно, как кэп с ней справится, - шепотом сказал я, - он же хвастался, что быстро всех ставит на ноги, а тут что-то никаких перемен.
- Куда торопиться, - ухмыльнулся Джонсон, - тебе она что, мешает? Мне вот нет. Маячит там, и пожалуйста. У нас с этой стороны и нагельной планки-то нету.
На том и порешили. Но спокойной жизни все равно не вышло. Следующей ночью Фогерти обнаружил на баке призрак непонятного сосуда. Огромный каменный горшок, удерживающий равновесие на пятачке размером с подушечку большого пальца. Никто из нас ничего такого не помнил. Следующей же ночью нас буквально засыпало духовными сущностями различных предметов, назначение большинства из которых оставалось загадкой. Был там, скажем, круг с непонятными лопастями внутри, вытесанный из твердого камня, хотя, с моей точки зрения, камень таких тонких деталей не выдерживает. Были каменные диски, напоминающие современные сидюки. И еще куча непонятных предметов, даже материал которых невозможно было определить в их призрачном состоянии. Днем весь этот хлам исчезал, а ночью загромождал палубу, и даже выкинуть за борт не помогало, вещь снова появлялась на том же месте, что и в первый раз.
- Что-то знакомое, где-то я уже видела этот стиль, - мучилась Сандра, - проклятый склероз. Так и свихнуться недолго.
- Может, я у Хорхе спрошу? - привычно предложил я.
- Как ты его сейчас спросишь? Эмма все еще загоняет его спать в одиннадцать. А эти штуки только в одиннадцать и появляются.
- Думаешь, он спит? - усомнился я, - сидит, небось, у себя, читает. Взрослый все-таки мужик. Да и чувствует он себя вроде хорошо, Эмма его по инерции тиранит и для профилактики. Давай, схожу.
- Ну ладно, так и быть, но смотри не разбуди Эмму.
Ощупью, не включая света, я пробрался сквозь соты библиотеки и поскребся в каморку Хорхе. Сквозь закрывающий стекла двери гобелен с изображением алхимической саламандры и правда пробивался свет, то есть, я оказался прав. Тихо, стараясь не звякнуть дверной ручкой, Хорхе открыл дверь и впустил меня к себе. Стоять вдвоем в узкой каюте было невозможно, я сразу присел на койку.
- Происходит что-то странное, - объяснил я, - уже которую ночь на палубе появляются призраки странных штук. И они нам что-то напоминают. Похоже, нужна ваша консультация.
- А Эмма точно спит? - подозрительно спросил Хорхе, - не хотелось бы полночи с ней ругаться.
- Во всяком случае, я ее не видел. Пойдемте, пожалуйста.
- Ну хорошо, показывайте, где это.
- Да теперь уже практически везде.
Главная палуба и впрямь напоминала склад светящихся арт-объектов. Сейчас, в час ночи, их можно было взять в руки. Мэг по-прежнему стояла у мачты, Хорхе, проходя, с ней поздоровался, назвав по имени - господи, мне бы такое внимание к людям! Библиотекарь не выходит по ночам, когда он успел ее заметить?
Сандра и Джонсон уже ждали на палубе, Сандра вертела в руках статуэтку, изображающую длинноносую птицу.
- Вот, новенькое, - сообщила она, - наконец-то не посуда, а птичка какая-то. Только я все равно не могу вспомнить, что мне это все напоминает.
- Ну как же, - Хорхе поднял с палубы сосуд из полупрозрачного камня с тонкими стенками, - это же похоже на коллекцию Джосера, разве не помните?
Мы уставились на него, как три юных двоечника.
- Вы в Каирском музее-то были? Неужели нет?! Ох. Ну, смотрите: египтяне всю свою историю использовали и переделывали то, что осталось от их предшественников. Именно поэтому мы об этих предшественниках знаем так мало. Но по крайней мере один из них относился к наследию предков как археолог. Фараон Джосер, жизнь, здоровье, сила, ступенчатую пирамиду помните? Он собрал коллекцию странных предметов, сейчас она в Каирском музее. Судя по всему, он собрал не всё, что-то погибло. Вот сущности погибших артефактов мы сейчас и наблюдаем.
- Но почему у нас? - озадаченно пробормотала Сандра, - мы-то здесь при чем?
- Ну, не знаю, - пожал плечами Хорхе, - видимо, никто, кроме нас, не готов их принять. Да и, - он огляделся, - похоже, и мы не вполне готовы. Знаете что, утром поговорим с капитаном. А для вас у меня найдется несколько полезных книжек, правда, слишком тенденциозных, но зато с фотографиями. Спокойной ночи!
Мы не стали ждать рассвета и отправились на мостик. Оказалось, что и на мостике полным-полно загадочных предметов, вот сейчас капитан, глядя на нактоуз, задумчиво вертел пальцем каменный сосуд с краями, с трех сторон загнутыми внутрь, словно камень не точили, а лепили пальцами.
- Нельзя упускать все эти артефакты, - без предисловия сообщил Дарем, - нам предоставлена уникальная возможность иметь на борту музей древней цивилизации, ночной, правда. Насколько я помню, Грэхем обладает навыками плотницких работ, Йозеф, я надеюсь, с вашим воображением вы сможете придумать ему хороших досок. Лучше дуб, конечно.
- Ну ничего себе, - хихикнула Сандра, - простите, капитан, раз уж мы не должны вам ничего объяснять, может быть, вы объясните нам, что происходит?
- А, ну как же. Это волшебная сила литературы. Мы же в Атлантическом океане? Подобные предметы приписывают цивилизации атлантов. Спасибо Платону. Тот факт, что все это появилось именно на нашем книжном корабле, говорит о том, что Атлантида существовала скорее в пространстве мифа, чем физически. И наш ночной музей будет служить доказательством - для тех, кто понимает. А теперь ступайте отдыхать, господа, мне бы не хотелось, чтобы кто-то из вас посадил завтра корабль на мель. Внимательнее следите за курсом, я проложил новый курс в обход стада китов. Звук нашего генератора мешает им петь. Ступайте.
- Мель, - усмехнулась Сандра, когда мы поднялись на бак покурить перед сном, - под нами пара километров.
- Да он просто хотел от нас отделаться, - предположил Джонсон, - чтобы как следует наиграться.
- Тяжелое детство, каменные игрушки, - буркнула Сандра.
Спал я в результате так мало, что придумать доски для музейного шкафа не получилось. А днем я обнаружил, что моя фиалочка окончательно засохла.
- Бедное животное, - похлопала меня по плечу Сандра. Я не понял, кого она имела в виду - меня или сенполию, вроде бы, оба мы к животным не относились, - я успела ее полюбить.
Я отвязал чашку от переборки, вытряхнул сухой цветок за борт, и вернул чашку в свой секретер. Мало ли еще когда пригодится. Хотя с дыркой в донце считать ее чашкой было бы уже нелепо.
А после заката мой цветочек, как ни в чем ни бывало, проявился на переборке полубака. Мы с Сандрой уже сидели на баке, ждали только Джонсона, который вскоре должен был сдать вахту капитану и присоединиться к нам. Сандра под светом красного бортового фонаря листала альбом о Каирском музее, выданный библиотекарем, а я заглядывал через плечо. И тут на палубе произошло какое-то движение.
- Ах ты моя маленькая, - услышал я нежное воркование, - фиалочка моя... Сейчас-сейчас, будет тебе водичка...
Мы перегнулись через балюстраду бака и уставились на Мэг, которая отлепилась от грот-мачты и хлопотала вокруг призрака моего несчастного цветка. Выглядела тетка куда плотнее и вещественнее, чем прошлой ночью.
- А вы чего смотрите? - прикрикнула на нас Мэг, - водички, что ли, дайте, цветок совсем зачах.
Бормоча "ну, естественно зачах, он же вообще дохлый", я подобрал с палубы ближайшее наследие атлантов, слил в него небольшую лужицу воды, стоявшую в чехле спасательного круга с момента последнего дождя, и протянул Маргарите. Нежно улыбаясь, она вылила воду в цветок (я боялся, что настоящая вода прольется насквозь, но этого не произошло). Ночью цветок выглядел очень материальным, и даже у чашки теперь была ручка, за которую она и крепилась к переборке.
А за спиной Мэг уже стоял капитан, дождавшийся своего часа. Мы могли спокойно возвращаться к себе на планширь, под ванты. Принимать в ночную команду - дело капитана.
Следующие несколько ночей выдались особенно беспокойными. На палубе грохотали, позвякивали, разговаривали. А на третью или четвертую ночь все стихло, от неожиданности я не смог заснуть и вышел на палубу.
Там Мэг с явным удовольствием на лице мыла планширь светящейся водой из жестяного ведерка. И воду, и ведерко, видимо, извлекла она из собственных воспоминаний. Атлантические артефакты были аккуратно сложены вдоль бортов в стопки и принайтовлены шкертиками.
- Здравствуйте, сэр! - приветствовала меня Мэг, как ни в чем ни бывало, - осторожно, я тут только что помыла!
Я в ужасе ретировался вниз, в кают-компанию.
Мы миновали Азорские острова, и новые артефакты перестали появляться. Видимо, коллективное бессознательное помещало Атлантиду именно на месте Азорских островов, ведь достаточно посмотреть на современную карту, чтобы понять, как мало в Атлантическом океане вообще поднятий дна, которые можно было бы посчитать затонувшим большим островом. А Мэг в ночной команде прижилась. Теперь можно было идти хоть в Бермудский треугольник. Даже если воображение миллионов читателей населит нашу палубу пропавшими пилотами или заблудившимися яхтами, Мэг найдет, куда это все убирать.
В конце концов, капитан назначил ее ночным боцманом. До сих пор устройство ночной вахты состояло всего из двух ступеней: сам капитан и его матросы. Теперь всем, что казалось ухода за кораблем, ведала Мэг. Похоже, ребятам это нравилось. Ночные матросы звали ее "мама Мэгги" и выполняли ее требования мгновенно.
- Знаете, ребята, все это внушает надежду, - мечтательно сообщила нам как-то ночью Сандра.
- В каком смысле?
- До сих пор меня грызло, смогу ли я остаться тут навсегда. Все-таки, у Дарема в ночной команде до сих пор не было женщин.
- Но ты же моряк! - удивился я, - штурман, старший помощник.
- Но это не мешает мне быть женщиной, - отрезала Сандра, - а Мэг - это пре-це-дент. Вон, смотрите, это я корабль до последнего гвоздика знаю, а она разве что книжку-другую про море прочитала, а как ей все удается.
Мы дружно посмотрели назад. Корабль сиял потусторонней чистотой, под бортами аккуратно ждали своей очереди свидетельства существования древней цивилизации хотя бы в пространстве мифа, наверху вился наш голубой флаг с книгой и птицей, идеально натянутые тенты на шлюпках отражали лунный свет, а прямо под нами, в чашечке, подвешенной к переборке, цвел пышными махровыми сиреневыми цветами наш цветочек.
- Вот, - улыбнулась Сандра, - первая ночная фиалка в истинном смысле слова. Не знаю как вам, а мне нравится.
Мы не нашли, что возразить.
