Странно, но за два года, прошедших с прошлого визита, у меня как-то восприятие изменилось. Все эти милые вещицы с отпечатком живых человеческих рук стали нормой жизни, а всего два года назад я на все эти прекрасные артефакты смотрела как-то вчуже. Теперь постоянный фон: "Это я могу сделать" или "а это я уже сделала". Многие восточные вещи, привезенные из Китая или Индии для коллекции музея давным-давно, делаются там до сих пор и продаются в китайских лавках. В чем-то мир сдвинулся, а в чем-то остался вполне настоящим.
Приятное такое чувство, словно вылечился от болезни или нырнул на предназначенную для тебя глубину. Как домой вернулась.
Бывает иногда такое музейное дежа-вю. У меня такое было в Тауэре, в Кровавой башне, где тринадцать лет прожил Уолтер Рэли. Вот в его кабинете меня накрыло узнаванием, словно я очень хорошо знаю этот стол, и этот вид из окна на стену Тауэра, и каждую бумажку на столе.
Дети тоже вели себя сносно, я боялась, что Диана будет бурчать, потому что обычно мнение у нее всегда отрицательное, но обошлось. Хотя голос у нее от природы очень громкий, и все вокруг все время ее дергали.
Очень полезны в этом смысле оказались мониторы в залах. Звук у них настроен очень тихо, так что если хочешь послушать индейскую флейту или посмотреть, как двигается китайский заводной кораблик, волей-неволей приходится утихнуть.
У них там ремонт, кафе оказалось закрыто, так что мы нашли какую-то кофейню на Добролюбова, чаю попить, столы у них оказались дубовыми, и родители Дианы тут же признались, что в их кругу никто не понимает пристрастия к натуральному дереву.
Где-то тут я и убедилась очередной раз, что живу в своем континууме. Неудивительно, что коллекция Кунсткамеры кажется мне такой родной.
