Эх, зря я это сделала.
Там текст был для Олега, который, собственно, надо бы и сдать где-то в районе вчера.
Но что-то достало все, одинаковые люди, одинаковые заголовки, толстяк с баллоном, уныние, простуда, увольнения. Какие флэшмобы, тут бы научиться делать что-нибудь индивидуальное. Например, писать тексты не в ворде, а вот прямо в почте. Но где уж победить с моим неврозом.
Вздохнула, открыла Ворд, на память быстро набила первые два абзаца. Дальше что-то застопорилось, сходила на кухню, сварила кофе с чесноком и имбирём, по простуде - в самый раз. Разбавила сливками. Бандиты потребовали себе сливок, а пить не стали, вот и молодцы. Со сливками пошло куда бодрее; доехалось почти и до конца. Делаем логический вывод, копируем и пришпиливаем к письму. Халвы тебе, о боже интернета.
Конечно, стоило расслабиться, как снова волной накатила паника. А вот, скажем, если я умру - что будет с близнецами? Так все у нас хорошо с моими мальчишками, выросли бы они, стали бы девиц к себе водить, странную музыку слушать, по лесам шляться; и я всего этого не увижу?! Ооо, я знаю, что такое самоиндукция, спокойно: анчоус, скорей всего, все это - плод твоего больного, но богатого воображения, а если нет, то еще не факт, что завтра помирать, некоторым отрежут, что надо - и живут они потом, и внуков вырастить успевают. Вон, двое за сегодняшний день написали: все в порядке, паника была на пустом месте. Пусто место твое, сиди на попе ровно. Но что-то аутотреннинг не помог, словно умная разумная я выделилась в какую-то отдельную сущность, а настоящая и слушать ее не хочет, волком воет.
В кармане корабельной сиреной взвыл телефон.
- Лизка, - раздался оттуда озабоченный голос Олега, - тебе случайно отцы наши не приплачивают? Что это за розовые сопли ты мне прислала?
- Какие сопли? - вяло возразила я, - на мир смотрю я двусторонним взглядом.
- Да у тебя ж, блин, светлая сторона глаза слепит! Можно подумать, тебя все происходящее до крайности умиляет. Ну-ка, ехай сюда, будем править, а то знаю я тебя. Тебе детей скоро забирать?
- Детей я забираю ввечеру. И потому сейчас к тебе припрусь я.
- Давай-давай, припирайся. Виршеплетка. - буркнул Олег и отключился.
Ехать на Выборгскую - это хорошо. Это двигаться, толкаться, смотреть. Еду, что делать. Тем более, что от редакции и до мальчишек рукой подать. Люблю я, братцы, всякую халяву.
Олег сидит за компьютером как знак вопроса. Давным-давно, еще в девяностых, он тоже вот так сидел знаком вопроса, только не за компьютером, а над горой наших бумажек, раскладывая распечатки по огромному пустому листу. И тогда мы издавали районную газетку, ничего, в сущности, не изменилось.
- Очень у тебя все оптимистично, - заявляет Олег, - ты что, не видишь, что в городе происходит? Смотри, я тут набросал, чего бы хотелось.
- Да так нельзя писать ваще ни разу! - в ужасе вскрикиваю я. Я бы сказала, что Олег создал идеальный шаблон нынешнего модного негатива. Хоть в учебники вставляй.
- Ну так я тебя затем и держу, чтобы ты писала. Давай, действуй. - Олег, кажется, совсем и не обескуражен моим наездом. Каждый должен делать свое дело, писака - писать, редактор - давать концепцию и собирать результаты. Как должное принимает. А я бы вот расстроилась.
Сажусь к компьютеру и начинаю править. Тут меня снова накрывает паранойя, правая грудь ноет, объяли меня воды до души моей. Автоматически изничтожаю целыми абзацами набранное редактором, что-то пишу, дописываю, перечитываю.
- Видишь ли, - продолжает излагать Олег, - времена сейчас такие, что твой оптимизм никуда не годится. Да тебя в темном углу подстерегут и наваляют за то, что тебе так хорошо. Надо как-то посерьезнее к жизни относиться. Хотя бы замечать ее хоть иногда, тебе все-таки о ней писать. Живешь, как в розовых очках.
Кранты. С тех пор, как он сбежал из Минусинска с одним жестяным чемоданчиком, в котором лежала смена белья и пара самодельных журналов, он всегда был источником идиотского, ничем не поддерживаемого оптимизма, вечно придумывал безумные прожекты, которые, как ни странно, у него работали. И на тебе. Уж если Олег призывает помрачнеть, значит, точно мир катится в тартарары. Так, собственно, мы и подозревали.
Дописываю наконец. Хочется пойти в темный угол и там самой себе навалять. Веником. Или сразу повеситься, в том же углу.
Олег, прочитав текст, смотрит на меня в ужасе.
- Нет, ну, я и раньше знал, что ты хороший исполнитель, но, знаешь, я хотел, чтобы народ в районе немножко обратил внимание, что сквериков становится все меньше, а не совершил массовое самоубийство. - И как ему удается на одном дыхании такие длинные штуки выдавать? Меня в один заход только на одностишие хватает. Потом надо ставить точку и делать вдох.
- А что, не то? Давай еще поправим, - предлагаю я.
- Прошу немедля выйти из размера!!! - хлопает Олег рукой по столу, - это бы уже в номер поставить, а ты выпендриваешься. Как можно быть таким несерьезным существом?
Поскольку в голове у меня крутится "То сущность, а не новый выпендреж", молчу.
На этот раз к компьютеру садится Олег, а я нависаю над его лысиной. Вдвоем нам удается сделать из статейки что-то такое, от чего не хочется немедленно самоубиться.
- Все, - выдыхает Олег, - кофе?
- Да ну тебя, не пью я растворимый, - говорю я, собираюсь и ухожу. До конца продленки еще два часа, но на Кантемировской есть стекляшка, в которой варят прекрасный капучино, а у меня с собой хорошая книжка.
Занять себя - проблема из проблем.
И вправду оказалась проблема. Уж на что книжка была хороша, но сущую фигу я в ней увидела, а вместо этого успела додумать мысль до конца, ох, глупое я, безмозглое. И про то, что из города жизнь уходит прямо на глазах, и про то, что я непременно умру, если не завтра, то уж на следующей неделе точно; и что и эта наша газетенка скоро окажется никому не нужна - даром что сейчас по понедельникам у нашего ларька даже очередь бывает. Мальчик и девочка за стойкой тоже были мрачны лицом, да и кофе у них вышел хуже, чем обычно, хотя, казалось бы - автомат варит. Депрессия теперь и в автоматах.
Зато в школе мои мальчишки ссыпались на меня, растрепанные и рыжие, как всегда, как я сама. Я, правда, крашеная, зато эти - настоящие, вымечтанные. Два конопатых носа, две непокорные шевелюры - Макс и Мишка, Макс чуть меньше. Его грудь была правая, сосал он ее неохотно, может быть, потому и вырос чуть-чуть меньше, никто не замечает, кроме меня и мерной линейки. Словно заложил в меня эту бомбу, которая сейчас так меня грызет... О чем ты думаешь, дура. Пойди в чулан и веником убейся.
- Мама, мама, - запрыгали они вокруг меня, - мы почти все уроки сделали, остался только русский...И чуть-чуть математики... Можно мы потом в смешариках полазаем?
- Можно, только один ноутбук я у вас забираю, - строго сказала я, - делите второй и большой комп. Мне картинки слить и написать кое-что.
- Ладно! - синхронно махнули рукой оба. Им обычно и одного хватает, как и говорят они, уступая друг-другу пол-фразы, с тех самых пор, как увидели пару юных комиков, братьев Фелпс, так им и подражают. Вот разве что вместо ладных точеных носов английских юношей мы имеем дурацкие конопатые картошки и лягушачьи рты.
На ужин у нас сосиски - море сосисок, гора сосисок. Поскольку готовка для моих влюбленных в сосиски мужиков много времени не отнимает, я и опомниться не успеваю, как оказываюсь в сети, кого-то комментирую, что-то читаю, энергично проматываю толстяка с баллоном, вылезающего вновь и вновь. Хоть и крепнет мое ощущение тотального флэш-моба, а хорошая все-таки штука ноутбук. Забраться в кресло с ногами, ноутбук на колени положить, и тепло, и в интернете. К популярному слогану "детям ноутбуки - женщинам цветы" я автоматически добавляю "выдумали суки и прочие скоты", и привожу этим в свинячий восторг моих бандитов. Маленькие ноутбуки подарили им, а подаренный мне цикламен в горшке уже зачах. Зато добрые дети всегда дают мне попользоваться одним из, хоть и не уверена я, что это к добру. Читай-читай, такого начитаешь...
Всю ленту уже прочитала, а стало только хуже. Каждая ссылка повторяется десять раз. Если у одного паника по поводу здоровья - к нему сразу еще пять таких же. Все говорят о насилии в женский адрес, действительно все, без дураков, отметиться, что ли, а то так в дураках и останусь. Теперь все говорят о той девушке. Теперь - о смерти хорошего писателя. Все хорошие люди умерли, вот и мне что-то нездоровится... Клянусь, чужого - в жизни не запощу.
Дети, зажевав сосиски, выбрали ноутбук и улезли с ним в свою нору, на нижний этаж двухэтажной кровати, завешанный ковром. Я снова осталась в одиночестве - всей своей бессмысленной тушкой ощущая, что теку в общечеловеческом меланхоличном потоке. Была водой - побыть бы чем-то твердым.
Тихонько, крадучись, я вышла в длинную прихожую и пересекла ее по направлению к закутку, куда каким-то чудом папа впихнул подобранный на помойке шкаф. Когда-то наши три комнаты отделили от остальных девяти временной перегородкой, поставили ванну, ванна, длиннющая, чугунная, не влезала, и стенку выстроили по ее форме. Так и образовался закуток, а заодно и небольшая отдельная квартира вместо огромной коммуналки. Ткнулась лицом в угол, закрыла глаза. И Тени сразу приняли меня..
***
- Тот, ты здесь? - позвала я, ничего не видя.
- А где еще я могу быть, о тень души моей? - отозвался шелестящий голос, - иди сюда.
Я пошла на голос. Там, я знала, стоял былой сундук, достижимый сквозь Тени. А на сундуке и сидел Тот, говорящая и читающая тень моего детства. Когда-то я просто боялась тени в углу и разувалась на всякий случай почти у входа в первую комнату. Потом обнаружила недочитанную книжку прямо у входа, корешком кверху на щелястом паркете. Потом еще одну. Через две или три книжки попалась такая прекрасная, что я разозлилась и отправилась за ней. Так мы с Тотом познакомились.
- Не принесла ли ты мне эту новую книжку? - спросил он, обволакивая меня мягкой темнотой. В Тенях пахло так, как и должно в старом питерском доме: пылью, шеллаком, деревом и чем-то еще невыразимо домашним.
- А что, тебе их надо приносить? - усмехнулась я, - тебе и без меня хватать удобно.
- Вот-вот, мне нравится твой новый размер! - воскликнул Тот, взметнувшись столбом пыли, - а как тебе?
- А мне вообще ничего не нравится. И не просил бы ты книжку, сейчас с ней все носятся, а ты, можно сказать, последняя индивидуальность, что у меня осталась. Даже детей у меня два одинаковых.
- Ну вот, - огорчился Тот, - как легко тебя выбить из размера. И зря. Он имеет значение.
- Не тот момент - значение иметь, - вздохнула я. - Я дальше только прозой могу. Такие уж неритмичные дела пошли. Скажи, тебе не кажется, что некая внешняя сущность применяет к человечеству ментальное оружие?
- То есть, ты хочешь сказать, "пришельцы меланхолию внушают"? Нет, мне не кажется. Еще версии?
- Тогда, может быть, человечество подошло к своему логическому концу, и через три года закончится? Вон и календарь майя кончается.
- Еще один неправильный ответ. О, твой размер дается без труда! Давай, давай скорей еще гипотез!
- Гипотез нет, - буркнула я, - гипотезник иссяк.
- Ну вот, опять с тобой не поиграешь. Но это, может быть, и хорошо.
Мы помолчали. Тени - это такое место, где иногда хорошо просто помолчать. Слышно было, как маленькими лапками семенит по полу паук. Я вопросительно посмотрела на Тота, ну, насколько вообще возможно смотреть в темноте на растрепанную тень.
- Так что с того, что я всегда готова лишиться удовольствия играть?
- Не путай удовольствие и радость, - посоветовал Тот, - ты можешь и не жаждать удовольствий, но в радости при этом съесть собаку. Или кого положено там есть.
- Давай-давай, чего там было дальше? - пришлось его подтолкнуть.
- Я думаю, что трудно не заметить: планета меланхолией объята, и ты на это мне не возразишь. По мне так это всё такая мода, или, положим, новая игра. Ну, знаешь, динозавр занят делом, он топает в долину вымирать.
- Я вижу, книжку ты уже читал.- заметила я.
- А это, кстати, вовсе не из этой. Но предыдущую - ага, уже читал.
- Все, - выдохнула я, - не могу больше. У меня складывается ощущение, что мы персонажи дурацкой классической пьесы. А мы не только не в пьесе, но даже как бы и вовсе не считаемся.
- Знаешь, - смущенно отозвался Тот, - я и сам хотел предложить. Наверное, эти штуки не должны идти сплошняком. Они - штучный товар.
- Как и положено штукам! - с энтузиазмом подхватила я.
- Так вот ты меня слушаешь ли? Я хотел сказать, что в меланхолии, как и в любых других отрицательных эмоциях, люди умеют находить не меньше удовольствия, чем во вкусной еде. Люди любят печалиться, злиться, ссориться, жалеть себя, паниковать, запугивать, мучиться. Наверное, вам кажется, что это дает какой-то смысл. Погоди, не маши на меня руками, всего развеешь. Я знаю, что ты хочешь сказать: вокруг полным-полно действительно несчастных людей, которым это вовсе не нравится. Но каждый из них страдает сам по себе. То, что вы всей толпой кинулись страдать и все вокруг себя портить, говорит о том, что это новая игра. Очередная разрушительная мода.
- Ну, это, положим, ты так считаешь. И как ты тогда считаешь - почему сейчас?
- Бывает, все срывается с цепи, - я бы сказала, что он пожал плечами, только это были не плечи и не пожатие, а так, эмоционально выразительное колыхание теней.
- Ну вот, опять, - вздохнула я, - а мы договорились. О! У меня есть еще одна параноидальная гипотеза. Знаешь, деткам в планетарии показывали антисоциальную рекламу, такой противочеловеческий мультик. Пластилиновый. О том, как хорошо планете без нас и как плохо с нами. Не знаю, зачем показывать такое детям и вообще людям. Но что если мы наконец планете надоели, и она решила от нас избавиться самым простым способом - внушив, что помирать пора?
- И твое чувство стиля против этой версии не протестует? - усмехнулся Тот. Его смешок обвил меня, как щекотный вьюнок с граммофончиками.
- Да, пожалуй, протестует, - уныло согласилась я.
- Знаешь, это совершенно неважно, кто виноват, - прошелестел Тот, - есть другой важный вопрос, и ты его знаешь.
- Где мой второй носок? - я вытянула ноги в носках-перчатках и пошевелила пальцами.
- Примерно. Ну?
- Знаешь, иногда ты мне напоминаешь папу, - сказала я, - ты не он?
- Не думаю. Я нахожусь здесь сто последних лет, отца твоего видел, и определенно он был не я. Просто я вынужден заполнить пустоту в твоей жизни. Тебе сейчас очень нужен папа.
- Чего только не узнаешь, - буркнула я, - ну хорошо, хорошо, уговорил, твой второй вопрос - что делать. И черт с ним, с непотерянным носком. А отзыв на этот пароль ты знаешь?
- О, я могу осчастливить тебя сотней разных версий, вот только, боюсь, это будет не так интересно, как найти их самой.
Ага. Неинтересно. Как же. Мне было б интересно что угодно, только бы избавиться от всего этого коллективного бессознательного. Вот если бы пришел кто-то мудрый и скомандовал: Елизавета, вот тебе дверь, вот тебе ключ, а вот тут включается свет, действуй немедленно - я бы мигом побежала выполнять все инструкции. Но в моем возрасте пора уже признать, что инструкций не будет, бутылочек с маной - тоже, и вообще, мама - это я, мне командовать, а не мной. Черт.
- Пойду я, пожалуй, - говорю мрачно, - зайду позже. Надо бы бандитов спать укладывать.
- Ты книжку-то оставь на видном месте, - невинно напомнил Тот, - Ты пятый раз ее уже читаешь, пора и честь, как говорится, знать.
- И вот всем скопом честь они познали, - отозвалась я. И двинулась к выходу, к свету, от былого сундука к реальному шкафу.
- Стой, на минуточку, - окликнул меня Тот почему-то очень серьезным тоном, - сейчас, когда ты на границе - скажи, чего ты хочешь?
Я застряла с поднятой ногой - левая, в одном носке - в тени, правая нашаривает тапок на свету. И вспомнила сегодняшнего Олега, выбивающего пыль из стола.
- Хочу немедля выйти из потока! - воскликнула я наконец, и время сдвинулось. Вслед мне прошелестел вьющийся смешок Тота.
***
Самое прекрасное в посиделках в Тенях: они почти не отнимают времени. Казалось, пол-ночи терзали друг друга штуками, а близнецам спать еще не пора и вообще еще не поздно.
У меня было ощущение, что я только что сказала что-то важное. И будь я персонажем, с этого момента обязательно бы что-нибудь произошло. Но никаких перемен я не ощутила. Бывает так, что сразу не заметишь Ну и ничего, у меня хватит терпения дождаться перемен и напрыгнуть на них, когда ожидание закончится. Зато мне в голову пришла идея истории про антиквара, которому в лавку поставили на комиссию коллекцию дверных замков, один из них - волшебный. Все остальное, две последних недели пробивавшееся на передний план, в связи с этим поблекло и согласилось быть фоном. Кажется, в целом меня отпустило, ну да это совершенно неважно, а вот то хорошо, что я отняла у детей ноутбук и сейчас же сяду про него писать. Ну да, и он обязательно вычислит этот замок и врежет его себе в дверь, и все будет хорошо. Вроде бы ничего особенного, но где-то чуть повыше живота загорелся огонёк, как всегда бывает, когда на меня сваливается вдохновение.
И тут на меня сверху свалилось одеяло, а потом еще что-то вроде картонной коробки. Я зарычала и забегала по коридору, пытаясь на звук хихикания отловить хотя бы одного из этих маленьких бандитов. Вот так всегда - стоит сделать пафосное лицо и пойти бросать в какую-нибудь роковую гору какое-нибудь кольцо, как набежит толпа детей, и вся серьёзность к чертям.
- Ага! Мы так и поняли - что у тебя - появилось настроение - поиграть! - донеслись приглушенные одеялом восторженные голоса, и я отловила сначала одного, потом другого, затащила под одеяло и принялась щекотать, терзать и мучить.
Раз уж, говорят, людям это нравится.