К картинке прилагается небольшой текст, который, по идее, предназначен для того, кто уже успел этот мир полюбить. То есть, сначала надо нагрузить читателя всякого рода сюжетами, а потом подкинуть напоследок бусинку, бонусом. А я все перепутала. Но это в традициях Междугорья, так что все в порядке.
* * *
Резец сорвался, и орех экса, который я держала на коленях, улетел вниз по ступеням, к инструментальным сундукам. Я так и не придумала, как можно закрепить идеальный шар, для того, чтобы его было удобно резать, но до сих пор мне удавалось удержать его в руках.
- Что стряслось? – рассеянно спросил отец, в этот самый момент заходя в мастерскую со стопкой досочек дерева ламинн, бумажным свитком и книгой под мышкой. Карман его домашнего халата оттопыривался, лицо выражало полное отсутствие интереса к тому, что именно у меня стряслось, так что я пожала плечами и отправилась поднимать свою игрушку.
Отец выгрузил все, что нес, на свой верстак и, наконец, обратил внимание на мое занятие.
Шар упал неудачно: одна из сторон, как раз та, где полагалось быть Холодному морю, вдавилась, и, поскольку я уже успела наметить границы моря, и вмятина точно повторяла его форму. Пролив Тирины, правда, оказался мелковат, потому что до этого места воздействие каменного пола прекратилось. Остальные части мира не пострадали, да я еще и не успела до них дойти.
- Что это ты мастеришь? – спросил отец, заглядывая через плечо.
- Ларет, - объяснила я, - нашего мира.
- Не ларет, а глобус, - поправил отец, - разделяй языки. Раз уж говоришь по-человечески.
- Ага. Глобус. Глобо – это Земля. А у нас – Далар. Значит – ларет.
- Эх ты. Филолух… Дай-ка посмотреть.
Он придирчиво повертел светло-коричневый орех в руках. Обвел пальцем намеченные мною границы материков. Ощупал вмятину Холодного моря. Вручил мне шар и уверенно заявил:
- А что, исторически все правильно.
- В смысле?
- Обрати внимание на карту. Ну, дай-ка сюда карту Междугорья с окрестностями.
Я прыгнула на три ступеньки вверх, к верстаку, и мигом вернулась с нужной картой, выхватив ее из наваленного там вороха.
Отец расстелил карту прямо на полу и обвел пальцем очертания нашей страны:
- Обрати внимание! Лайнские горы, Северные острова и Тинатар образуют почти правильное кольцо, цирк, как у нас на Луне. Такое ощущение, что наш мир уронили, вот так, как ты сейчас – свой орех. Или на него что-то упало. В общем-то, разницы нет, что совой об пень, что пнем о сову. Образовалась вмятина, вода заполнила ее, а в тех местах, куда воды не хватило, поселились разумные. Как тебе кажется?
- И правда, ужасно похоже. Только вот Аллеон мне об этом ничего не рассказывал. Может ли быть, чтобы он о таком не знал?
- Ну, видишь ли, народ лайн появился много позже создания собственно планеты, - задумчиво отвечал отец, - они могут и не знать. Может быть, никто об этом не знает, кроме Автора. Ты вот теперь знаешь, пройдя по Его следам, – отец хихикнул и решительно свернул карту.
Я уселась на сундук, вертя орех в руках. С вмятиной он смотрелся не так идеально, как раньше, но стал как-то живее. Я даже начала его любить, как любила всю жизнь вещи и существа с небольшим изъяном. Как и все мы не без ущербинки. Это-то и хорошо.
Отец занялся своими делами, я вернулась к верстаку и постаралась усесться поудобнее, так, чтобы шар полностью держался у меня меж коленей; тут отец бросил книгу, в которую почти успел погрузиться, и поднялся ко мне, нащупывая что-то в кармане.
- Кстати, я вот подумал, может быть, тебе пригодится, - он вынул из кармана наполненный чем-то кулак и раскрыл его передо мной.
На ладони лежало четыре драгоценных камня, каждый миллиметров пять в диаметре: рубин, зеленый берилл, сапфир и глубокий черный топаз.
- Вот, хотел достать тебе эти три, но топаз все время подворачивался под руку, - признался он, - никак они без него не хотели идти. Я знаю, по крайней мере эти три тебе точно пригодятся.
Я посмотрела на него с восторгом. Ну конечно!
- Ну конечно! Деревья! Тогда я знаю, что отметить топазом, - воскликнула я, - это же кузня Тэаллора. Месторождение лайнов… - Я рассмеялась, - ну как тебе удается всегда попадать в точку?
- Ну, я же маг, - скромно отозвался отец, возвращаясь к своей книге.
Несколько часов мы работали над своими вещами, практически не разговаривая. Потом вдохновение мое закончилось, я положила будущий ларет в углубление верстака и спустилась к отцу посмотреть, чем это он, собственно, так увлечен.
На картинке в книге был изображен ящик со скошенной крышкой, рядом, на отцовских бумажках – он же, только более подробный. Оказалось, внутри него предполагается куча отделений, вставных ящичков, маленьких откидных крышечек и прочих радующих глаз штучек.
- Да вот, вытащил книжку почитать с того света, - объяснил отец, - такая интересная вещь оказалась! Причем, автор книжки и не подозревает, наверное, как эту штуку можно настроить. Хотя… Черт его знает… может быть, и подозревает. Не знаю. Эти постмодернисты всегда так темнят, будто в самом деле что-то знают. А откуда им там что-то знать… - он вздохнул и ловко сбил из четырех дощечек обечайку сундучка, - не могут они ничего знать. Знаний таких в тот мир не поставляют, - бормотал он себе под нос, прибивая к ящику донце, - поездов туда не ходит со знаниями. И ветров подходящих не дует. А вот идеи – доносятся, они их и ловят… И ездят на них… И юнцам веру внушают во что-то большее. И это правильно! – подытожил он, вбивая в донце последний деревянный гвоздик. – Все, ты теперь иди, все равно у тебя работа не клеится. А я тут колдовать буду. Магичить. Ворожить. Чтобы сразу.
Я вздохнула и вышла из мастерской. Па терпеть не может свидетелей «настройки», как он это называет.
Может быть, он и прав, в смысле падения шара. Иначе почему этому миру, созданному таким Единственным, таким светлым и самодостаточным Автором, быть таким анархичным, таким непоследовательным и уютным – если можно назвать уютом незащищенность летнего шалаша, открытость эльфийского неттила в ветвях, непрочность листа, сдуваемого ветром? Чем, как не ушибленностью моего мира на всю голову, объяснишь то, как противится он идее какой-бы то ни было власти, кроме власти учителя над своими учениками? И что, как не последствия глобально-мозговой травмы – этот внезапный ветер, проносящийся вдоль отрогов Тинатара, перемешивающий пейзажи, мешающий картографии, сталкивающий времена? Айяра Атта, так я до Автор знает чего додумаюсь. Все-таки я люблю этот мир. Хоть он и немножечко того.
