И вообще, таких проектов не попадалось мне еще. Чтобы чистая страшная сказка росла на такой реальной почве? А ведь сама постоянно занимаюсь этим словесно, обволакиваю собственное жилище цветными нитями легенд, рассказанных мамой, легенд, дошедших в фотографиях и легенд, лично выдуманных, но вот чтоб такой эпос на бумаге построить, что не только внутри книжки, а и вокруг нее вились мрачные чудеса - так я не умею, не знаю, сумею ли когда-нибудь. Галкина и в простом разговоре так излагает, что видишь линию речи графически, как какую-нибудь хитрую вышивку на рукаве домашнего халата Сэй Сенагон питерского разлива девятнадцатого века издания, двадцать первого - восприятия.
А поговорить толком всегда удается мало, думать приходится тихо, чтобы не обеспокоить аутичного телепата-сына, двадцатисемилетнего лапочку, видом лет тринадцати, постоянно переводящего русло беседы на "ласковости какой-нибудь" или "А обезьяны разные? Давайте об обезьянах беседовать" - и присутствующие пятнадцать минут послушно беседуют об обезьянах. Про белую обезьяну знаем, не думаем. "А по головке погладить?" "А чайники красивые? Пойдем чайники смотреть". Чайники коллекционирует давно, недавно полколлекции разбил в отчаянии, плакал очень. С ними всегда так: то лапочка-солнышко, так и хочется приласкать, у меня брат такой, но Лешик милее, то вдруг взрыв - мир летит в тартарары, кот в окно, чайники на древний паркет вдребезги. На лекарствах, конечно. И Наталья Всеволодовна - усталая мама аутичного ребенка, у других таких никакой жизни, кроме - не остается, а тут такие книжки, что мир закручивается вокруг них, как ракушка.
Говорит, что с деньгами у них наладилось вроде. Но не до такой степени, чтобы переиздать с фотографиями.
