Видимо, подступающая весна, слабость, непогодь уже подкашивают, да еще, как назло, меня, а потом и нас, ударило в бродяжничество. Разумеется, выйдя на Владимирской за рыжей мокасиновой замшей, я не могла уже не пойти потом в сторону Невского (заглянуть по дороге в хозяйственный на Владимирском, есть ли там еще двадцатисантиметровый поролон - есть, как транспортировать не знаю, так что фиг с ним, но есть - ура), потом по Невскому посмотреть книжек (есть Симка Зуёк), магнитов (нету совсем), ножики (интерес академический), в Елисеевском полюбоваться дверными ар-нувошными ручками и высоченными застекленными шкафами, в одном из которых все-таки что-то есть: невянущее петмоловское молоко; попечалиться в Филипповской булочной об отмененном Рижском хлебе, выпить кофе с неизменным слоеным пирожком в Метрополе, обойти Гостинку...
И все это я проделывала с невесомо-эфемерным нежным рулоном рисовой бумаги, купленной в магазине "Иероглиф". Не сунуть ее никуда, сомнется, так что в кончиках пальцев под снегопадом до самого дома.
А дома, без бумаги, жизнь становится настолько легче, что я снова выхожу и иду выбирать крылья для дракона в тряпочную лавку у ГигРобота на Кантемировском, отвергаю выбранный ранее технический капрон, покупаю лоскут кремовой переливчатой вискозы, заодно и грубый-грубый желанный холстик, сажусь с этим всем на не тот автобус и оказываюсь на проспекте Энгельса так же безнадежно далеко от садика, как и была, но уже в без двух минут контрольного выстрела. Проспект Энгельса в глухой снегопад - впору разрыдаться. Напоминаю себе о некоем бравом штурмане на речке Шельде или около ночного Дюнкерка и не рыдаю. Ловлю тачку, звоню в садик, за дохрена рублей успеваю, беру Аську - и мы идем искать новые сандалики.
Сорок на проспекте магазинов, негде даже шуз купить ребенку. Даже за немеряные тыщи. Ничего, вообще ничего хорошего. В новой тряпочно-сувенирной лавке, где огромные кожаные баулы, яркие мягкие платки, войлочные сумочки и прекрасные записные книжки из рукодельной бумаги (недорого, кстати, то есть, относительно - я свои книжки дороже продаю), резные маски, огромные свитера из почти непряденой шерсти - продаются "принцесские" вышитые тапочки, но без задника в садик нельзя, да и великоваты. Обходим остров: единственный достойный магазин закрыт, а остальные решительно бесполезны.
С горя покупаем в "Графике М" сто листов истошно оранжевой бумаги. Оранжевая революция в действии. Ни синей, ни зеленой нам не предлагали, не будет им Темной Башни, ее на оранжевой бумаге не напишешь. И жевательный шарик из автомата вышел Аське оранжевым. Хорошо хоть оранжевую ручку ребенок отверг.
И в довершение сегодняшних транспортных расстройств долгожданный троллейбус, который просто обязан был завернуть к нашему дому, остановился на Большой Пушкарской, и нам снова пришлось переходить две улицы. Одежаветь можно.
Все, все, с третьего раза я намеки понимаю. Никаких больше ззтранствий, пока не начнется весна. Вот и в Москве пол-воскресенья я шлялась без толку по слякоти, а могла бы спокойно спать, или, например, с удовольствием пить где-нибудь чай с Альтом и Слоном.
