Привык обнимать щупальцами выдающийся в море мыс, с самого его начала. Когда-то здесь была небольшая отмель, на которой любил лежать и смотреть на пробивающиеся сквозь прозрачную воду лучи, потом что-то случилось, воды стало меньше, изменилось направление течения, начал отползать. Течение неслось мутное, с песком и землёй, но стало прозрачнее, начало укладывать песок под себя, и намыло постепенно этот длинный узкий остров. Остров оказался приятным на ощупь. Обнял его, устроился в его створе. Течение обтекало с двух сторон. Решил, что это и будет его домом теперь, когда всё изменилось.
Когда с моря шла нагонная волна, остров заливало первым, поэтому люди на нём не жили. Это тоже было неплохо, хотя иногда он выпускал остров и смотрел, как они ловят рыбу в заливе или топят печи на островах. Маленьких деревень было много, и рыбы было много, хватало всем. Был даже городок, но гораздо выше по течению, туда он не забирался, там жил другой, пришлось поделить воду, чтобы не перепутаться.
Потом пришли другие люди, и начали строить город там, где никто не строился. Все знали, что рано или поздно нагонная волна придёт. А эти, похоже, не знали. Иногда думал, что сам нечаянно приманил этих дураков, не удержал в себе желания смотреть. А смотреть было на что: жизнь новых людей была гораздо разнообразнее, чем тех былых рыбаков. Они строили каменные дома и большие корабли, едва пролезающие над его обширным телом. Интересно.
Остров наконец начал заселяться, но странно: оброс причалами, пришлось переместить некоторые щупальца. У причалов начали появляться лодки, но другие, не рыбачьи. Узкие, гладкие, с высокими мачтами и большими парусами. Они бессмысленно катались по заливу, рыбу не ловили, как будто только ради того, чтобы показать ему: смотри, как мы можем, какие мы быстрые.
Человеческие строения становились всё выше, и даже на острове начали что-то строить. Лодок становилось всё больше, появились и совсем маленькие лодчонки с детьми, и наоборот - две-три больших, с двумя мачтами. На оконечности мыса было теперь бетонное полукольцо, любил, уложив туда щупальце спиралью, ощущать, как кили лодок трогают его, проходя к причалу.
А потом вдруг все причалы пропали, и вокруг начали расти огромные бетонные дома. Это было еще забавнее и интереснее, чем всё предыдущее, в этом была загадка. Люди здесь не живут, это он уже уяснил, и нагонная волна никуда не делась. Зацепился за кольцо причала уже двумя щупальцами, устроился поудобнее, решил смотреть внимательно.
***
Яхт-клуб закрыли, закрыли лодочный клуб на Карповке, застроили стадион под телебашней, застроили набережной Орловский парк, снова город отвернулся от воды. Но тут лодочному клубу пока повезло: он был как бы отдельно от яхт-клуба, арендовал место под ангар, так что занятия с лодками продолжились и зимой. Ангар топился страшного вида электропечкой на солярке, печь ревела так, что инструкции волонтёры получали прямо на ухо. Работы было много: судя по прошлой десятивёсельной гичке, которую ремонтировали аж три года, полный ремонт займёт много времени, но и волонтёров хватало. Трудно сказать, что побуждало людей среди зимы топать два километра от метро в холодный ангар, чтобы построгать дуб или постучать по медной заклёпке. Работа-то бесплатная, казалось бы, кто будет этим заниматься? Однако человек двадцать возрастом от пятнадцати до сорока ходили к этим лодкам два-три раза в неделю, видимо, чтобы потрогать что-то настоящее. Паша так уже привык каждый четверг строгать и гнуть шпангоуты, что, если занятия отменяли, например, из-за мороза, не находил себе места.
Заодно и резьбу делали для летучего голландца, который ожидался к лету. Голландцем он, конечно, не был. Обычный летучий петербуржец, настоящий большой деревянный корабль, построенный в те благословенные времена, когда трава была зеленее, а люди безалабернее. Паша тогда еще на свет не родился, да и корабль видел только на картинках, поэтому и резьбе учиться не стал, предпочтя шпангоуты и заклёпки.
Зато мусор приходилось выносить и за лодочниками, и за резчиками. Огромные пластиковые бочки, в которые засыпались стружки, выносились по мере наполнения в ближайший контейнер. Эта работа Паше по-своему нравилась, потому что вокруг помойки крутился большой и дружелюбный пёс Пират, которого можно было от души потрепать за ушами.
На каникулах устроили интенсивчик: четыре полных дня возни с лодками. Чаепитий в кают-компании под крышей ангара стало больше, и болтовни тоже. В один из дней мама дала Паше с собой здоровенный печатный пряник, украшенный изображением петровского ботика. У лодочного клуба ботик был: он уже много лет стоял на суше, украшая собой главную площадь умирающего яхт-клуба, и тоже был гораздо старше Паши. Этим летом в его днище обнаружилась дыра в форме чьей-то ступни.
- Да он катастрофически не мореходный, - ответили Паше на вопрос, нельзя ли и его починить, - гички круче на порядок. Не стоит возни.
Ботик было жалко. Но и впрямь по сравнению с узкими длинными гичками ботик казался неуклюжим нетопырём. И всё равно Паша иногда ходил его потрогать.
- Кто знает, сколько мы еще тут просидим, - говорили за столом, - пока не гонят, но, если что, придётся куда-то переезжать. Ангар, жалко, не разобрать.
- А куда?
- Да пока непонятно. Придумаем что-нибудь. Забавно, они тут всё это понастроили, а канализации-то нет. Никто не будет тут жить. Ну ладно, до лета-то мы тут досидим точно, а там будем посмотреть.
- А лодки куда будем скидывать?
- Ну, видимо, в ковш.
Разговор плавно перетёк от ужасов будущего и задач настоящего к чудесам прошлого, а там и к просто чудесам. Паша начал засыпать, уронив голову на стол. После новогодья режим куда-то уехал, и полдень, в который начинались занятия на верфи, оказался ранним утром. "Чудовище, - слышал он сквозь сон, - говорят, занимает всё дно Финского залива, поэтому он такой мелкий".
Разбудил тычок в бок от Маньки. Манька, тоже школьница, всего на класс старше Паши, здесь была уже почти старожилом.
- Паш, а ты знаешь, что ты на Соул Итера похож? Не спи. Не хочешь на чудовище поохотиться?
- Не хочу, - буркнул, - спать хочу. У нас еще сегодня что-нибудь есть?
- Да нет, до завтра ничего, а завтра будем клеить, что сегодня выгнули. Иди спи уже.
Пошел. Заодно прихватил мешки с неведомо чьей старой и страшной обувью, забытой в раздевалке уже несколько лет тому. Донес до контейнера - и пошел не налево, к выходу из яхт-клуба, а направо, к обледеневшему ботику и дальше, к острию острова, к его пустому круглому ковшу. Всё замёрзло, и ковш, и залив. Вышел на самый край. Попытался представить, какое оно, это чудовище на дне. Отсюда залив казался очень большим, видимо, огромное. Вид отсюда был футуристический: стадион, похожий на корабль пришельцев, светящаяся башня, торчащая, как великанская свайка, ярко освещенные ванты моста на фоне тёмного зимнего неба. Почти увидел это чудовище подо льдом. Оно сейчас, наверное, спит. Спать очень хочется. А было бы здорово, если бы оно проснулось вот сейчас, в мороз. Слышал от старых корабельщиков рассказы о зимнем наводнении в старом ковше, в Галерной гавани, когда толстенные льдины выбросило аж на тротуар Наличной улицы, и люди пробирались на корабль по колено в ледяной воде, а на корабле не было электричества, и ванты гудели, как низкие струны. Сам такого никогда не слышал. Круто было бы. Может, и строители бы передумали. Раньше уже передумывали, на месте того дома возле ангара стояла советская кирпичная руина, что-то там начали строить и бросили на полдороге. Может, и эти бросят.
- Чудовище, - сказал вслух, благо вокруг не было ни души, - проснись, а? Такая фигня вокруг. Ну да, проснёшься ты, как же. Фиг с тобой, и я спать пойду.
Развернулся и двинулся к выходу, мимо старых деревьев, старой деревянной заброшки, старого пса по кличке Бомба и нового недостроенного дома.
***
Смотрит. Проснулся от чьего-то взгляда. Да и не на море смотрит, а прямо на меня! Вроде даже зовёт. Ну и зачем?
Посмотрел в ответ. Оказался маленький человек, не по размеру маленький, а по возрасту, совсем еще малёк, волосы белые, нос курносый и красный от мороза. И уши тоже красные. Уже видел, что зимой они что-то такое носят на голове; этот не носит. Как это они умеют быть сонными и нервными одновременно? Как бы этим не заразиться. Сон. Зимой надо спать. Но тревога мальчишки как-то всё равно пролезает: и про лодки он думает, и про большую волну, и про новые дома, и, странное дело, волна ему нравится больше, чем дома. Люди странные. Волну ему подавай.
Вообще-то, мысль о волне показалась почему-то привлекательной. Нет, сам никогда наводнение не гонял, оно шло издалека, но всегда подхватывал, подталкивал, ради веселья и игры. Какая волна в январе? Редко такое бывает, спать в январе надо. Ишь, чего захотел. Поворочался поудобнее, снова засыпая. Сна тебе, а не волны, ребёнок.
Но сон оказался другим. В прежнем было безграничное спокойствие, так и надо спать зимой, а в этом всё поднималось, двигалось, ломался лёд, ехал большими глыбами в сторону стройки. А стройка во сне казалась ужасно неприятной, как будто зряшной. Странно, а ведь всегда развлечения людей были для него нейтральными. Все животные что-нибудь делают, какая разница. Заразился-таки от этого ребёнка! И это было почему-то приятно. Как будто открыл для себя новую заводь с впадающим в нее живым ручьём.
Беспокойный, в общем, вышел сон.
***
Уже на остановке, дожидаясь четырнадцатого автобуса, который как раз миновал витиеватый мост, и скоро уже должен развернуться на кольце, услышал прокатившийся по острову треск. Как будто лёд сломался - или кто-то решил потратить завалявшийся с праздника фейерверк. Огляделся, надеясь увидеть огоньки, но огоньков не было. А залива от остановки всё равно не видно.