К концу света Травка, как ни странно, была готова, и поэтому довольно скоро его удалось отменить.
Вещие сны снились Травке редко, но уж если снились, то такие, что выноси святых. Казалось бы, сон о том, что людям больше нельзя общаться, и поэтому мир должен закончиться - сущий сюрреализм или зловещая метафора, а оказалось - правда. Там, во сне, конец света удалось сломать, нельзя же было не пойти с Линкой смотреть на её какую-то припрятанную штуковину, а, раз пошли, значит, и начали общаться, тут-то конец света и сломался. Тогда Травка проснулась с восхитительным чувством всемогущества, вот, мол, какие мы молодцы. Сейчас пока всемогущества не получается, но Травка уже знает, что и этот конец света удалось поломать. Правда, мир это заметил еще не весь, ну так весь мир - довольно неповоротливая штука, заметит еще.
Главное, что кто надо - тот заметил. И в этом таится неожиданное неудобство: все милые травкины места, где она привыкла, если что, устраивать маленькие камлания или обряды, оказались заняты общением. На одном из диких берегов, где когда-то с Богданом выпустили дух совы, люди навели порядок, насыпали песка, построили очаг. На другом берегу порядка не случилось, зато людей оказалось еще больше. Но ощущение от этого было как в том сне: вот же, мир починился, бабушка с внуком гуляет, человек по телефону говорит, здорово же. Даже и не очень обидно.
Травка-то ладно, посидела уже у костра. Выехала со знакомыми музыкантами на дачу, им там надо было помочь перетаскивать что-то там для строительства, заодно и пожгли огромный костёр в их суровом северном очаге; в костёр заглянуло несколько местных духов, но Травке им нечего было сказать, не наша, привет-привет, пока-пока. Туда ребята отвезли Травку на своём хиппомобиле, обратно пришлось выбираться на электричке, а это оказалось вовсе даже и не страшно: почти пустая последняя электричка, совершенно пустая ночная Кушелевка, хорошо, что уговорила ребят погрузить велосипед в микроавтобус. Тёмный спуск с берега древнего Литоринового моря на его былое дно, в прохладу и темноту Кантемировской улицы, пахнущая корюшкой и тёмной водой Нева, оглушительная черёмуха из Ботанического сада, уютная Карповка, тёмные безлюдные дворы Петроградки; кажется, город очень рад снова видеть Травку. И как будто не просто рад, как будто кто-то стучится с той стороны.
Травка помнит рассказ директора музея кочевой культуры про шамана, которому очень надо было развести костёр, потому что его звали с той стороны. А в Москве развести костёр практически негде. Шаман попытался сделать это в парке, тут-то его и арестовали, потом директор музея его спасал, потом придумывал, как ему всё-таки устроить костёр, потому что прямо в музее - идея не очень, музей во дворе школы, там костёр нельзя. В общем, сложно было. Сейчас Травка чувствует себя тем шаманом, хотя обычно в Петербурге, в отличие от Москвы, проблем с этим нет никаких, берегов достаточно.
Проехав мимо дома, Травка крутит педали дальше, в сторону извилистого и безразмерного нового моста. В створе улицы висит молодой месяц, тонкий и золотистый, как латунный нож.
- Месяц, месяц маленький, не ходи в туман, медную копеечку брось ко мне в карман, - говорит ему Травка и чувствует, что в заклинании недостаточно силы. По хорошему, месяцу в такой ситуации надо показывать монетку, но за монеткой слишком далеко лезть, кошелёк в сумке, в том же кармане, что и нож, сумка в заднем багажнике. Слишком хорошо катится велосипед, чтобы останавливаться ради меркантильного колдовства. Тем более, что Травка и так не пропала, умение шить спасает даже в конец света.
На высоченном футуристическом мосту невероятно. И днём-то вид с него завораживает, а уж ночью! Но и тут есть своё расстройство: с высоты моста отлично видно, что на берегу горит уже по меньшей мере четыре костра, и развести пятый решительно негде. Всё-таки, для разговора с духами нужно хоть какое-то уединение.
- Город, ты чего? - говорит Травка, - куда подевался мой ночной город? Почему ты такой дневной?
Понятно почему. Конец мая, белые ночи, вот почему. Да еще и конец света сломался, горожане-то отлично чувствуют такие вещи.
Ну, не возвращаться же обратно с середины моста. Травка катит вниз, просто потому, что очень уж приятно катить с высоченного моста вниз, к крутому развороту велодорожки в сторону дикого берега.
А там, на выезде с берега, встречают Травку два одинаковых велосипедиста, на лицах у них пёстрые банданы-баффы, но Травка всё равно узнаёт близнецов, потому что рыжие волосы остаются рыжими и светлой питерской ночью. Да и ночь уже клонится к рассвету, у нас это быстро. С тех пор, как мир поехал, Травка уже привыкла как бы случайно встречать то близнецов, то Богдана с Машей в любом случайном месте, ни разу не пришлось звонить или писать, всё как-то само складывалось, так, собственно, конец света и отменили.
- Прикинь, все поляны заняты, - говорит Травке Мишка.
- Да я уже заметила с моста, - кивает Травка, - а что, вы тоже кострище искали?
- Да нет, просто катаемся. Раз уж мы на острове и на колёсах, съездим, проведаем Башню?
- Погнали, - соглашается Травка.
Велосипеды у близнецов не чета травкиной каме: современные, горные, со скоростями. Но парни деликатно едут на низкой передаче, чтобы Травка не отстала. И банданы с морд спустили, потому что назначение бандан было практическим, а не апокалиптичным: пыльно на берегу, а на улицах нет.
Обстановка вокруг Башни как раз совершенно апокалиптичная, впрочем, она всегда такой была. Внезапная разбитая грунтовка в двух шагах от чистых городских кварталов, поросший травой берег Галерной гавани и мрачная Тёмная Башня, кофейня, закрытая по поводу ночи и конца света. Сейчас откуда-нибудь полезут зомби - но нет, напротив, Макс открывает дверь своим ключом, Мишка щёлкает рубильником, и Травка видит, что знакомый уже нижний этаж Башни с печкой и стойкой обёрнут по периметру огромным лоскутным полотнищем. Этого точно раньше не было.
- У нас Маша делает у них дома мозаику, - говорит Мишка, - а мать вяжет бесконечный плед из разных квадратов. В общем, такое время, подходящее для собирания из кусочков. Мы рассказали нашим про мозаику, но, оказалось, тут этого нельзя, памятник архитектуры как бы и всё такое. Тогда решили шить. Насобирали от всех лоскутков, вышло как-то дофига.
Травка смотрит на полотнище. На нём из кусочков джинсы, гобелена, габардина и вообще чего попало как-то собирается целый город с домами, окнами, крышами, воздушным змеем в небе, с кем-то вроде дракона, с самолётиком, одуванчиками и джинсовыми облаками. Картина немножко детская, перспективой тут и не пахнет, но как подумаешь, что всё это сшито руками, буквально иголками, за последние два месяца - дух захватывает. И город - ну, без перспективы, ну, разлетается весь - но это город, в котором точно не будет никакого конца света. Практически всё уже дошито, края подрублены, только наверху, в небе, не хватает треугольного куска.
- Смотри, - говорит Мишка, - вот тот кусок неба - наш. Не успели вшить, не нашли подходящего лоскута. Хочешь, мы его тебе уступим?
Травка судорожно вздыхает. Конечно, это предложение, от которого невозможно отказаться. Но при себе нет никакой лишней тряпочки, кроме банданы, слишком тонкой и оранжевой для такого бирюзово-голубого неба.
- Давай, мы тебе полотнище спустим
- Чтобы ты примерилась
- Это легко, смотри, - близнецы одновременно отвязывают шнуры, расходящиеся от четырёх блоков на потолке, и полотнище плавно едет вниз, как парус на корабле. На высоте травкиных глаз лоскутный парус останавливается.
Травка трогает край занавеса - и видит, что тут, в этом небе, очень нужен вот как раз такого цвета кусок, как её кофта. Ярко-бирюзовая непальская кофта из толстого двойного трикотажа, то, что нужно. Рукава у кофты длиннющие, в них даже проделана дырочка для большого пальца, чтобы можно было носить их, как митенки, пряча кисти полностью. Травка, не особенно задумываясь, вынимает маленький ножик, что всегда висит у нее на поясе, карандаши точить, и, стянув с плеча рукав, отхватывает половину. Как раз должно хватить.
- Эээ! - хором восклицают близнецы.
- Ну ты даёшь!
- Хорошая же куртка была!
- Но ведь цвет-то то, что нужно! - парирует Травка, - иголка-то с ниткой найдутся?
- Ща поищем. - Макс уже роется в коробочке под стойкой, достаёт игольницу и почему-то красную нитку, - слушайте, а мы все нитки потратили, кроме красной.
- Красная тут не по делу, - расстраивается Травка, - что, совсем ничего нет?
- Что-то ничего другого найти не могу. Ну ладно, может, сегодня не судьба. Можем, раз уж мы тут, чаю заварить.
Стулья не стали раскладывать, расселись с чаем прямо на катушке из-под кабеля, служившей в Башне столом.
- Знаешь, - говорили близнецы, - это у нас что-то вроде договора с реальностью
- Закончим занавес - и херня закончится
- И всё исправится
- Это как собрать мир обратно
- Так что это тебе прямо супер-подгончик, последний кусок вставить
- Так что это ты эпично выступила с рукавом, уважуха. Хотя мы и оторопели
- У тебя всегда, что ли, нож в руке?
- Ну, почти, - смеётся Травка, - и еще один в сумке. А чего вы удивляетесь, сегодня даже месяц был как нож.
- Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана... - вздыхает Мишка, - так бы всё круто было бы, а нитки кончились.
Травка замирает, а потом неожиданно спрашивает:
- А вы "Левую руку тьмы" читали? - близнецы синхронно мотают головами, - это Урсула Ле Гуин, отличная книжка, только грустная. Там всё начинается с того, что король вставляет в ворота последний камень, замковый, и цемент - красного цвета. И главгерою объясняют: это, мол, сейчас цемент крашеный, ну, традиция, в ритуальных целях, а когда-то он реально на крови замешивался, чтобы ворота дольше стояли. Вот я и думаю: да пусть будет красная нитка, это даже ритуально! Го пришьём.
И бросается к полотнищу с треугольником, вырезанным из рукава ножом прямо на столе.
Когда всё пришито и поднято на прежнее место, все трое просто стоят в центре башни и смотрят, и Травка чувствует, что как-то запредельно устала, как будто не треугольник мягкой ткани пришила, а всю ночь простояла, затыкая дырку в плотине пальцем.
- Между прочим, шесть утра уже, - сообщает рассудительный Макс, - пора валить, а то скоро все как проснутся.
- Эх, а я костёр так и не развела, - спохватывается Травка, потом прислушивается к себе, к городу - и понимает, что если с той стороны у кого и был какой вопрос, она на него чем-то уже ответила. Ну, достала небо из рукава, так, что ли.