В сущности, вязание так похоже на жизнь. Поэтому только крючок, только свобода, никаких спиц! В жизни не бывает этой вот монотонности и этих вот подсчётов. Жизнь разнообразна, то столбик без накида, то аж с двумя, то воздушная петля, а еще можно поднырнуть на два ряда ниже, в прошлое, и на твоём вязании появится стрелка, указывающая вниз. А если сделать так несколько раз, то целая дорожка, вроде той, что индейцы вышивают на своих мокасинах. А еще можно в любой момент сменить нитку - вот только что всё было гладко и жестко - и вот оно уже мягкое и пушистое, только слегка путается. Надоест пушистое - берёшь следующий клубок, с блёстками, теперь каждый столбик отчётливо виден, и сияет немножко искусственно, как будто вкрутил белую люминисцентную лампочку.
И тут как раз гаснет свет.
***
На лестнице глаз выколи, только невнятно маячит чья-то тёмная фигурка. Совсем маленькая. Арсений Петрович, не обращая на неё внимания, ощупью тащит стремянку к щитку; на лбу у фигурки вспыхивает сияющий глаз фонаря. Теперь окончательно невозможно рассмотреть, кто это - ну, судя по размерам, наверное, девочка. Зато очень хорошо видно щиток, и там всё в порядке. Все рычажки, и свои, и соседские, смотрят вверх. А света тем не менее нету. И очень тихо. Стучавшие с шести утра до самой темноты ремонтники внезапно затихли.
- Это не пробки, - говорит тёмная фигурка с сиянием во лбу, и Арсений Петрович понимает, что это всё-таки не девочка. Постарше. Похоже, новая съёмщица двадцать седьмой квартиры. - Это, похоже, крышеделы перерубили какой-нибудь кабель. Теперь придётся в темноте сидеть, пока не починят.
- Ну ты починишь уже этот чёртов свет, как нормальный мужик, или я так и буду тут в темноте торчать? - раздаётся из недр квартиры вопль жены.
- Дура! - кричит в ответ Арсений Петрович, - это не пробки! Это строители кабель оборвали!
- А с кем ты там разговариваешь?
- Соседка новая, - кричит Арсений Петрович, "Вера", подсказывает соседка, - Вера! У неё тоже света нет!
- Ну-ка, иди сюда, что там ещё за соседка? - Арсений Петрович пожимает плечами, подхватывает стремянку и исчезает в темноте квартиры, невнятно бубня под нос что-то матерное.
Вера пожимает плечами и поднимается к чердаку, но новые железные двери закрыты, и за ними кто-то матерится по-русски и на незнакомом каком-то тюркском языке. Ну и сами дураки. Не поставили бы новую дверь - посветила бы им своим фонарём, а теперь придётся им так сидеть, без помощи.
Хотя, конечно, бывает разного уровня помощь. Посветить фонариком любой дурак может.
Вера идёт вниз, и на пятом этаже слышит, как продолжают орать за дверью сосед и соседка. Из-под двери не пробивается ни лучика света, похоже, увлечённые скандалом, они так и не нашли ни фонаря, ни свечи.
Вера возвращается в свежеснятую двушку, кроме кухни, еще не обжитую - но на кухне уже висит керосиновая лампа и стоят несколько сувенирных свечек. Вера зажигает их все и гасит налобный фонарик. Становится уютно. Хорошо, что плита газовая. На медленном огне, в большой миске, там уже совершенно растопилось сливочное масло, сметана и мука приготовлены на столе, яблочная начинка посыпана сахаром и корицей и ждёт своей очереди. Оказывается, месить тесто в тишине при свете свечей - весело. И сёстры скоро придут, как раз когда пирог будет готов.
Обычно, ожидая пирога, Вера лезет в интернет и играет там в камушки или читает что-нибудь душеспасительное, но света всё еще нет; и в руках Веры появляется мешок клубков и заветный мамонтовый крючок.
Вот странно, когда вокруг всё жужжит, мурлычет холодильник, гудят зарядники, где-то стучит перфоратор, вязать без сопровождения какого-нибудь кино скучно. А сейчас, в тишине и почти темноте - вовсе нет. Наполнено. Осмысленно. Вера прислушивается. Оказывается, с кухни слышно всех. И таджиков на крыше. И соседей сверху. Вера подхватывает таджикские голоса и вплетает их в начатый кружочек. Тёмно-тёмно синий. А вот тут можно бросить синюю нитку, и вывязать светло-жёлтое кольцо, как электрический свет, который они, конечно же, найдут. А дальше будет вот этот жемчужно-серый хлопок. Он похож на жесть, которую они там обстукивают. Пусть уж хорошо её обстучат, а то, рассказывают, после прошлого ремонта пришлось бегать на чердак с тазиками и клеёнками, а сейчас не побегаешь, там новая дверь, и ключа не дали. Ключ, наверное, только Арсению Петровичу дадут, его квартира последняя на лестнице, и вообще он тут всегда живёт, а не снимает.
Бедный, бедный Арсений Петрович. Как вот они так живут каждый день? И ведь, говорят, давно уже живут. И всё время вот так орут. Вера подхватывает багровый след доносящегося сверху скандала и вяжет багровую полоску. А где-то ведь было что-то подходящее. Вера снова включает налобный фонарь и идёт в маленькую комнату, куда сложила две большие сумки с рукоделием, да так и не распаковала пока. Ну да, вот же. Мешок с разноцветным акрилом, вот красный, оранжевый, желтый... Да, хороший выход из ситуации, по радуге. И за багровым следует алый, за алым - оранжевый, потом желтый, зелёный. Вязание уже выглядит как мешочек. Удобный приятный мешочек чуть пошире руки, в таком можно хранить стеклянные шарики или носить с собой клубок или крючок. Нет, зелёного недостаточно, а вот голубой - вот в этом, первом мешке. Да, голубой - это отлично. И здесь опять светло-жёлтый. Соседям тоже пойдёт на пользу электричество.
Вера прислушивается. По лестнице шаги. Домофон не работает, лифт тоже, так что издалека слышны эти шаги - тяжёлые, медленные, и лёгкие, звонкие. Сёстры поднимаются. Вера незаметно для себя вывязывает два ряда перемежающихся чёрных и белых квадратиков. В дверь стучат, Вера идёт открывать, держа мешочек в руке, и в этот момент вспыхивает свет.
Все трое, привыкшие к темноте, морщатся.
- Знаете что, - говорит Вера, - я, пожалуй, его обратно погашу. Так хорошо было при свечах.
- С новосельем, - говорит старшая.
- А что это ты вяжешь? - спрашивает младшая, за въедливость получившая прозвище "Агент Скалли". Вера, вздохнув, показывает.
- Ну ты опять! - восклицает Скалли, скидывая кеды, - не успеешь оглянуться, как все привязала. Ну куда без меня?
Вера с готовностью протягивает ей вязаный мешочек и мешок с пряжей.
- Сначала пирог, - строго говорит старшая, - устоять невозможно, всё же им пропахло.
- Пирог! - восклицает Вера и бежит к плите. Пирог в самом соку, ни капли и не пригорел. На столе оказывается чайник, сахарница и благоухающий румяный красавец.
Все трое перемазываются горячей сладкой начинкой, обсуждение нового жилища кипит, но не слишком членораздельно. Потому что вкусно же.
Вязание валяется на табуретке.
***
Жена Арсения Петровича вдруг замолкает и смотрит в окно. Виноград, обвивший дом на другой стороне двора, выглядит в темноте, как незнакомое чудовище, а над домом половинка луны освещает продолговатые облака.
- Смотри, - задумчиво говорит жена, - там словно зверь воет на луну.
- Точно, - говорит Арсений Петрович, - как волчья морда.
- А я бы и не заметила, если бы свет не погасили. Красотища.
Арсений Петрович обнимает жену сзади, и она послушно прижимается плечами к его груди.
- Слушай, Сенечка, мы же не выкинули тот бабушкин чайник? - спрашивает жена.
- Я его на антресоль убрал, - признаётся муж.
- Вот молодец. Давай, доставай, чайку попьём. Как хорошо, что хоть плита у нас газовая.
Когда зажигается свет, чай уже заварен, и разлит, а на столе появилась дарёная пациентами коробка конфет, до сего дня припрятанная женой на случай праздника.
***
- Вязание! - вспоминает Скалли, - давай-ка его сюда. - Старшая сестра задумчиво раскачивается с чашкой в кресле-качалке и не интересуется вязанием, а младшая, напротив, страстно хватается за крючок и быстро-быстро вывязывает из зелёной полосы какие-то отростки, не то тентакли, не то веточки.
- Что это за ужас? - возмущается Вера, - такой был аккуратненький мешочек, и на тебе.
- Это не ужас, - возражает младшая, - это ветви. Мешочек твой бы завтра закончился, и все бы заново началось, а с ветвями всё продолжится правильно.
Вера вздыхает и берёт еще кусок пирога. Вообще-то, уже наелась, но будущее и впрямь прерогатива младшенькой. В кармане есть еще один крючок, металлический, Вера ощупью достаёт первые попавшиеся нитки и вяжет яблочный пирог, чай и тихий вечер.
***
Вера почти засыпает на кухонном диванчике - и вдруг оказывается, что вяжет уже старшая. Из тёмно-синего дна мешочка вырастают вниз коричневые, потом красноватые, цвета здешней двери, корешки. А ветви младшенькой покрылись листочками и мелкими оранжевыми финтифлюшками - яблоками, что ли? Веру неудержимо тянет в сон, и старшая усмехается: "Да иди уже поспи по-человечески, Верданди, твоя работа сделана уже дважды".
Вера идёт в свою уютную спальню, обжитую, изголовье кровати завалено книжками, оба стула - шмотками, со светильника свисает вязаный крючком ловец снов, под стеллажом с рукоделием валяются выпавшие оттуда разноцветные клубки. Вера падает на кровать и моментально засыпает.
***
Арсений Петрович принюхивается. О, эта верина выпечка! Полгода назад, на новый год, Вера принесла им пирог, так с тех пор всё время хочется ещё. А жена так не умеет, но зато умеет шарлотку.
- Леночка! А ты не хотела бы, например, шарлотку испечь?
- У нас яблок нет, - оживляется жена, и оказывается, что у неё всё еще ямочки на щеках, - но, если сходишь, я с удовольствием. У меня тоже от вериных запахов голова кругом. Но не набиваться же на угощение, у неё и так гости.
Арсений Петрович возвращается с мешком яблок, и, только отдавая ей мешок, чувствует мимолётное беспокойство, словно ожидая каких-то неприятностей, но каких? Показалось, что Ленка сейчас начнёт на него орать, что не те яблоки принёс - да ну, с чего бы, примерещится же. Конечно, Ленка улыбается, и на кухне уже пахнет ванилью и корицей.
***
- Вот хитрая сестрица! - смеётся младшая, тыкая в почти спрятавшуюся в ветвях мешочка, практически превратившегося в дерево, черно-белую шахматную полоску, - привязала нас к этому дому.
- Ну так мы же ей и отомстили, - улыбается старшая, поднимая вверх свои корешки, - теперь она здесь всегда жила, не отвертится. - Девочки, живущие сегодняшним днём, обязательно во что-нибудь вляпаются, закон природы такой. А ты-то хороша: ну откуда у тебя на Иггдрасиле яблочки?
- Это заявка на будущее, - вздёргивает нос младшая, - всем известно: Вера всегда тут живёт и печёт яблочные пироги. - Она отбирает у сестры мешочек-Иггдрасиль и вывязывает чёрную ветку сестры, клонящуюся вниз, и свою белую ветку, устремлённую вверх. А между ними вяжет из цветного ириса разнообразную, изменчивую, сиюминутную ветку Верданди.
Старшая смотрит на результат и удовлетворённо кивает. Ведомы были миры, связанные недотёпой, себя провязать забывшей, быть вотще переставшей. В мире, лишенном вязальщиц, быть полотну асфальтом. Как хорошо, что мы ошибки не совершали.