а мы тут в блиц играем. Шана това!

Лизе снится дом-не-дом, помещение, конструкция из толстых еловых стволов, скрученных и связанных, как дуги в палатке. Внутри - что-то похожее на спортивные трибуны, только с мониторами, туда можно забраться и поиграть в компьютерную игрушку, но все места заняты, а некоторые, судя по объявлениям, еще и куплены кем-то. Лиза потерянно бродит вдоль сюрреалистических деревянных стен, видит, что по одной балке стекает смола, розовая и застывающая на конце капель мелкими розочками. Хочется ее собрать - смола выглядит безусловной ценностью, почти сокровищем, но Лиза подозревает, что зачем-то смола этому стволу нужна. Лиза провожает взглядом весь ствол: он изгибается огромной дугой, вот, наверное, что выдавливает из него смолу, и там, наверху, смола покрывает его целиком, свисает сияющими гроздьями. Лиза почему-то понимает, что это не очень безопасно, гнутая балка может сломаться; она поднимает с песка под ногами какую-то соломенную ленту, не то продольный срез бамбука, не то еще что-то деревянное, но прочное и гибкое, и начинает обвивать липкую от смолы балку веревочной сетью. Совершенно не удивляется тому, как легко это получается. Вообще-то, в жизни Лиза не очень уважает ручную работу. Если что-то надо сплести - это к Маше, вот плести слова - другое дело. Но здесь всё удалось легко и быстро. Рраз - и вот уже вся балка упакована в прочную сеть. Кто-то заговаривает с Лизой, Лиза не запоминает, о чем - она смотрит на другие балки, составляющие конструкцию дома - а и они оплетены где соломенной сетью, где металлическими крепежными лентами. Надо же, радуется Лиза, я всё сделала правильно, здесь и раньше так чинили - и с этой радостью просыпается.

Боже мой, полдень! Хорошо, что праздник, парни в школу не опоздали - плохо, что еще же халу печь. И почему снилась вся эта древесина? К чему это вообще?

Кухня почему-то загромождена стульями. Обычно Лиза старается их тут держать по минимуму - есть же кухонный диванчик, в конце концов, на нем почти все помещаются, а стулья только путаются под ногами. Но тут один - под книжным стеллажом в простенке при входе, Лиза налетает на него первым делом, другой - под буфетом, на котором стоит бочка, на которую надето несколько пар стимпанковых очков - а, нет, уже не надето, так, тут всё понятно. Очки принесла Маша, разочаровалась в них, предложила парням - но не отдала и тут же устроила из них инсталляцию. Третий стул подстерегает прямо возле плиты, похоже, что-то доставали с верхней полки - ну что, что оттуда можно доставать? Четвертый стул, икейский табурет с подножкой, вызывающе стоит прямо посреди кухни, под круглым абажуром, с которого свисает скрюченное перекати-поле. И всё еще свисает. Тоже непонятно, кто куда зачем лазал. Вот как вредно просыпаться в полдень, кухня за это время превращается в сущий детектив.

За утренним кофе в освобожденной уже от стульев кухне Лизу ловят авторы детектива. На обоих надеты гогглы.

- Мам, нам нужен зритель - придумали одну штуку - посмотри, как это выглядит, - по очереди выпаливают дети, встают один за другим - как бы один рыжый подросток с четырьмя руками, если смотреть с лизиной точки - и принимаются разнообразно перекатывать волшебный шар по четырем одинаковым ладоням. Откуда-то выныривает второй шар, шары как бы летают в воздухе, перекрещиваясь, Лиза ни за что не поверила бы, что они такие тяжелые, если бы не держала их в руках. Из правой нижней руки шар выскальзывает, и один подросток распадается на двух, Макс ловит шар у самого пола и пожимает плечами:

- Извини. Я ж не вижу, что делаю.

- Вот-вот, - говорит Лиза, - и вообще эта обнимочка выглядит эффектно, но яойно. Другого варианта нет?

- Есть, - радуется Мишка, - вот и мы подумали, что фигня выходит. А если так?

Близнецы встают рядом, переплетают руки, и шары снова катаются друг за другом по четырем ладоням, теперь гораздо аккуратнее, потому что все четыре зеленых глаза следят за их перемещением. И плечи в таком положении свободны, так что шары перекатываются и по плечам.

- Гениальная была идея подарить вам шары, - наконец говорит Лиза, - даже обидно немножко, что у меня нет к этому таланта.

- Мам, - строго говорит Мишка, - если мы соберемся написать рассказ, нас моментально забанят где только можно. Каждому своё.

- Так, - говорит Лиза, - хорошенького понемножку. Давайте-ка сделайте английский, пока не поздно, а то вечером ребята придут халу есть, и вовсе будет не до того.

Лиза остаётся одна с миской, мукой и ложкой. Несмотря на заворожившее её мелькание прозрачных шаров, перед глазами у неё по-прежнему смолистые балки из утреннего сна.

***

Маша, заткнув уши плеером, тщится навести порядок. Из плеера играет старый-старый "Джизус Крайст" - с голосом Гиллана, заслушанный когда-то до дыр. Вот странное дело: всю жизнь его слушает Маша, с пластиночки тысячу раз, и в лектории Саши Старцева смотрела в ранней юности, и потом на видеокассете, а потом еще с компа смотрела новую мрачную постановку 2000 года, каждая нотка знакома - а звуки "Осанны" по-прежнему вызывают сложносочинённое ощущение радости и горя одновременно, одно из первых воспоминаний детства, когда папа записал "Джизуса" на бобину, прослушал пару раз - а потом затёр Галичем, и мама с Машей дулись на него обе. Мама - потому, что Галич - это политическое, а не музыкальное, Маша - потому, что вот только что же была прекрасная музыка, а теперь даже ее не назвать, не спросить, что это было - что это было, Маша узнала только одиннадцать лет спустя. Одни эти звуки сразу отправляют Машу назад во времени лет этак на тридцать пять - и по машиным щекам текут слёзы, непроизвольно, ну, то есть, в пять лет Маша точно бы плакала, в последнее время забыла, с чего начинать - так музыка напомнит. Девочки часто плачут в таких многослойно-эмоциональных ситуациях просто от полноты бытия, мальчики никогда этого не понимают, только бы Богдан не пришел вот прямо в этот момент.

Маше везёт: Богдан где-то шляется, а дальше начинаются уже другие темы, обстёбанный тысячу раз Джизус маст дай, ария Магдалины - Маша, копаясь в деревяхах, тихонько подпевает, но без особого энтузиазма, экстатический момент, слава богу, прошел, дальше будет просто музыка, старая, знакомая. И откуда тут вообще столько деревях?! Ладно бы просто подрамники, доски и стружки! Попадаются какие-то резные фрагменты древней мебели, удивительные какие-то доски ценных пород, с которыми Маша, кажется, вовсе не знакома. Да еще и котик лезет под руку в самые опасные места. Ну да, копаясь в шкафу, можно найти что угодно, и пять раз - кота.

Да ну нафиг. Маша, раз уж докопалась до шкафа, достаёт из него старую, самую любимую, трубку и идёт на лестницу курить.

А там стоит стул.

Древний, с ротанговой спинкой, но с деревянным уже сиденьем, с резьбой на высокой спинке, очень уважаемый на вид, хотя и шаткий. Сам пришел? Но сверху шелестят шаги, и перед Машей предстаёт Аркадий Степанович, древний и безупречный - белая рубашка, галстук, гладко выбритые морщинистые щёки.

- Машенька, - говорит он, - извини, что мы без спросу принесли тебе стул, он очень мешал, и Надюша решила предложить его тебе. Может быть, пригодится. Я уже не решаюсь на нём сидеть, если он подо мной сломается, костей же не соберёшь. А вы с друзьями, может быть, почините.

- Спасибо, Аркадий Степанович, - растерянно отвечает Маша, - мы что-нибудь придумаем.

Что тут придумаешь? Места в квартире уже решительно нет, а на стульях как-то никто и не сидит. Но от такого прекрасного артефакта вот так просто не откажешься. Маша отогнала мимолётную злость на Надю, приходящую домработницу старика, которая так быстро изучила, кого в этом доме чем можно увлечь. Ну, откуда она могла знать, что Маша вот именно сейчас решила навести порядок, и каждая лишняя вещь выводит её из себя?

Наконец, Маша набирает огромный мешок древесных обрезков и тащит его на ближайшую помойку во двор напротив. А там всё завалено чурбаками и колодами, серебристый ворох веток вздымается горой. Иву, которая косо росла на углу скверика, спилили, да так и оставили валяться. Вот вечно так. И здесь, кстати, на помойке стоит несколько разрозненных стульев, но довольно простых, неинтересных.

- Нашествие стульев? - вслух говорит Маша и выходит на улицу.

А по улице идёт задумчивый Богдан. Он несёт стул. И какой это стул! Тяжеленная дубовая хреновина с поворотным механизмом, на колёсиках снизу, типичный офисный стул - но столетней давности, не из пластика, а из дуба и кованого железа.

- Нашествие стульев, - повторяет Маша. - За что мне такое счастье?

- Ну ты посмотри на него, - Богдан ставит стул на асфальт, садится на него и принимается качаться. С ума сойти, эта железная хреновина - не только поворотный механизм, а еще и качалка! - не смог пройти мимо.

- Нет, ну всё, - горько кивает Маша, - я всё поняла. Порядка мне не суждено. Пошли, перекусим, да и пойдём к Лизе, у них сегодня праздник.

- Знаю, - кивает Богдан, - я яблок припас.

- Мне-мне-мне! - восклицает Алёнка, увидев дубовый стул, - он прекрасный! - Маша облегчённо выдыхает. Со свой норкой Алёнка пусть разбирается сама. А вот стул Аркадия Степановича потерянно загромождает собой коридор.

- Не знаю, - говорит Маша, - потом решим.

***

Дома у Лизы всё, что положено: мёд, морковные кружочки, гранат, фаршированная форель и здоровенная круглая хала. И опять на кухне как-то много стульев. Богдан пробирается к столу и выкладывает яблоки.

- Я уже в непонятках, - признаётся Лиза, - как они сюда сползаются. Я думала, это парни что-то искали, но сейчас я тут готовлю, парни у себя сидят тихонечко - а стулья опять здесь. Настала осень, стулья прилетели.

- У них по четыре ноги, - напоминает Богдан, - у нас всего по две, а поди найди на планете место, куда мы не добрались.

- И то верно. Ну ладно, расположимся попросторнее.

Если сесть попросторнее, пройти по кухне уже решительно невозможно - но и незачем, всё уже на столе. Вечеринка с участием стола - дело обычное и даже несколько скучное, особенно если в деле принимают участие стулья. Когда все сидели за низеньким столом в гостиной, на подушках и плюшевых зверях, как-то веселее выходило. Минут через пять это почувствовали все.

- Там на столе мешки с косплеем, - говорит Мишка, - но мы их сейчас уберём, - продолжает Макс, - пошли в большую комнату! - заканчивают оба хором.


Вскоре вечеринка уже выглядит гораздо живее. Все положенные радости плоти уже положены на низенький стол, вокруг развалились трое плюшевых зверей и четыре кожаные арабские сидушки. Низкий стол еще и просторнее, так что на него влез и эклектичный канделябр на три свечи, и стало совсем уютно.

- Ну их, эти стулья, - говорит Маша, - вот черепаха - отличная сидушка.

- Вот да, на такой высоте как-то привычнее, - кивает Богдан, наливая себе гранатового сока.

- Бедные стулья, - говорит Маша, - не любим мы их, а они к нам идут. Стадами.

- Когда мы в детстве играли в индейцев, - вдруг говорит Богдан, - мы считали, что души убитых индейцев пытаются возродиться в нас. А стулья - это дерево. На нас движется стихия дерева.

- И мне сегодня приснился древесный сон! - оживляется Лиза.

- А мне однажды приснилось, что я из своих пальцев вырастила деревья, - признаётся Маша, - в Башне. Отличная вышла выставка, только мне было неудобно там стоять.

- А на Охте есть пожарная часть, - вспоминает Лиза, - так она стоит в точности там, где была ратуша города Ниена. Такой же дом, с башенкой... а ведь Пётр велел весь Ниен снести и до песка раскатать, так с ним и поступили. Но место знало, что там должен быть такой вот дом с башенкой, вот он там и стоит.

- А у нас иву срубили во дворе, - жалуется Маша, - а перед этим еще тот мега-тополь на Большом, самое большое было дерево на проспекте. И тополя на Полозова, там еще вороны гнездились. Ничего удивительного, что дерево теперь к нам подбирается. У нас перед ним должок.

- Слабо нам, человекам, что-нибудь совсем уничтожить, - подытоживает Богдан, - оно как-нибудь да вернётся.

Тут раздается звонок. Лиза совсем не любит, когда звонят в дверь, лицо у неё вытягивается. По нынешним временам сначала звонят по телефону, потом в домофон, а в дверь уже не нужно, открывают заранее. Да и не ждём никого.

Лиза открывает дверь, остальные, грудясь в коридоре, заглядывают через плечо. На площадке стоит стул. Один стул, без человека.

- Это он и звонил, - уверенно говорит Маша.

Лиза смотрит на стул. Обычный березовый стул середины двадцатого века, такой коммунальный с виду, с дерматиновым сиденьем, когда-то он стоял у круглого стола в центре чьей-нибудь комнаты в компании пяти других таких же, а может быть, он даже и старше, чудом пережил буржуйки блокады, на нем сидели дети, делающие уроки за этим круглым столом, или бабушки, вязавшие шарф, на него вставали, чтобы вкрутить лампочку в пятирожковую древнюю бронзовую люстру или достать какого-нибудь Льва Толстого с верхней полки, в нём прожгли дырочку бенгальским огнём, его одалживали соседям на свадьбу или похороны, его ремонтировали сначала столярным клеем, потом ПВА, потом саморезами. Весь прошлый век города смотрит на Лизу.

- Бедняжечка, - говорит Лиза, - ну, заходи.